Ne-bud-duroi.ru

— Я скоро освобожусь, только помогу своей гостье дозвониться до ее редакции и зайду к вам. Будем в ЖЭК звонить и Вику переоденем.

Старуха еще раз взглянула на Женьку.

— Это, Лидия Ивановна, журналистка, э-э-э-э…

— Женя.

— Да, Евгения. Откомандирована снимать штурм ЦК.

— Что, уже и ЦК штурмуют?!

Старуха милостиво снизошла до улыбки и со словами: «Викуля, ты слышишь, уже штурмуют ЦК! Какая жалость, что ты не можешь это видеть!» — исчезла за собственной дверью. Женька поспешила за хозяином соседней квартиры, которого старушка назвала Гришенькой.

— Вам моя соседка не понравилась? — заметил хозяин. — Но не судите по первому впечатлению. Лидия Ивановна не мастодонт уходящей эпохи, хотя ей лет восемьдесят как минимум. В тридцать седьмом приписали связь с японской разведкой, удивительно, что не расстреляли, но в лагерях больше десяти лет отсидела. Пока сидела, в блокаду в Ленинграде все родные погибли — мать, дочь. Нашли их трупы, объеденные крысами. А пятилетнего сына и трупика не нашли. Может, пропал, а может, крысы целиком съели. Соседка все надеялась, что мальчика подобрал кто-то, искала, но как найдешь!

— А Викуля это кто?

— Подруга. В лагере вместе сидели. Викуля была женой одного из партийных деятелей. Муж своевременно от нее отрекся. Но когда в 1953-м Вика освободилась, добился ее реабилитации и даже на свою жилплощадь в эту квартиру прописал. Муж умер, а Вика записала Лидию на свою фамилию, будто сестру потерянную нашла, чтобы и ее прописали, а сама слегла вскоре. Так почти сорок лет и лежит…

Женька слушала вполуха. Нужно спешить. Как бы там без нее чего эпохального не случилось. Телефона в этой странной захламленной старыми и старинными вещами комнате видно не было, а хозяин словно забыл, зачем привел ее сюда.

— В прабабку ее Толстую был влюблен Гончаров. Тот самый, что «Обломова» и «Фрегат Паллада» написал. А я иногда думаю, знай прабабка, какая жизнь ждет ее правнучку и какая смерть достанется ее праправнукам, стала бы она рожать детей? Но жизнь тем и хороша, что никто ничего про нее не знает. Иначе род людской прервался бы еще на австралопитеках. Но что это я расфилософствовался? Вам же звонить нужно.

Хозяин извлек из горы книг на древнем кожаном диване допотопный черный телефонный аппарат. Женька думала, что такие остались только в кино. На кряхтящем диске рядом с цифрами еще значились буквы — А, Б, В…

— Я позвоню и исчезну, — еще раз извинившись, пролепетала Женька.

— И где курьер тебя на площади искать будет?! — негодовала дежурная переводчица в агентстве. — Тем более, сама говоришь, там все движение перекрыто.

— А может… — Женька еще раз взглянула на хозяина квартиры. Наглеть так наглеть. — Извините еще раз. Я даже не спросила ваше имя-отчество.

— Григорий.

Не лучше, чем Гришенька! Сто лет в обед, а туда же — Григорий! Хозяин заметил ее реакцию и спешно поправился.

— Григорий Александрович.

— Григорий Александрович, — с облегчением выпалила Женька, — если вы сейчас никуда не торопитесь, нельзя ли у вас оставить пленки, чтобы курьер из агентства не искал меня по всей площади, а забрал их здесь?

— Оставляйте. И возьмите плащ. Вы же совсем промокнете. Вечером вернете. Или завтра. Или когда время будет. Мне не к спеху. Заодно и проверите, не продал ли я ваши драгоценные пленки конкурентам, в Рейтер…

Вернуть плащ удалось только недели через две.

— С этими революциями дел столько. Да и сына в школу собрать надо было, все в последний момент…

— Сына? В школу?

— Да, сына. В третий класс. Только не повторяйте общие слова, что я непохожа на маму школьника. Мне почти тридцать, так что на девочку-одуванчика не тяну.

За окном снова дождь. Бесконечный, осенний. В квартире этой и не скажешь, что уютно, а как-то слоями, разом несколько напластований, смотря в какое попадешь. Женька то чувствует себя как под пристальным взглядом строгой тетки, то вдруг забывает, что она не дома. Будто век здесь жила и какой-то памятью прошлой жизни помнит и этот огромный диван с валиками, и картину в массивной раме — дама с арбузом и виноградом, и переделанный из старой фотографии портрет довоенного подростка. В чьей жизни это все было?

Странная квартира. Вещи живут отдельной жизнью, а Григорий Александрович сам по себе. Но что-то подобное магниту, и в этом немолодом уже человеке, и в этом странном, непохожем на него жилище. Они — и хозяин, и квартира — завораживают чем-то забытым, что она не может вспомнить или не решается предощутить.

На бегу из Кремля к метро Женька иногда делала небольшой крюк, заглядывая в гости к Карасину. Формальным поводом стали книги. Из большой, рассованной по полкам, стопкам, шкафам и чемоданам библиотеки брала почитать то одно, то другое. Сначала спонтанно, потом заметила, что Григорий Александрович старается подложить на видное место книги, которые деликатно не решается ей навязывать. Через день-другой возвращала прочитанное. Поездок на метро из Медведково, где они с сыном снимали квартиру, и обратно Женьке как раз хватало на проглатывание книг.