— В восьмом, — с паузой ответила девочка. — А тебе сколько лет? — полюбопытствовала она.
— Двадцать семь, не поверишь, но я хорошо помню восьмой класс. Хорошее было время.
— Я не люблю школу, — проворчала Алла. — Точнее, мне нравится учиться, но не нравятся одноклассники.
— Да, такие периоды тоже бывают. Но они проходят.
— Не проходят, они все относятся ко мне, как… — девочка резко замолчала и втянула в себя воздух.
А у меня сердце замерло в ожидании её ответа.
— Как к кому? — тихо спросила я.
Дочь босса долго не отвечала.
— Алла, — позвала я тихо. — Знаешь, в психологии есть такой термин как «эффект случайного попутчика». Когда посторонним людям можно рассказать абсолютно всё то, что ты не хочешь говорить семье и друзьям. И «попутчики» не осудят.
— Ты что, психолог? Отец притащил мне психолога? — возмутилась девочка.
— Нет! Я не психолог, просто увлекаюсь. Я бухгалтер.
— Какая скучная у тебя профессия, — прокомментировала малая.
— Мне нравится. Я люблю цифры. А ты кем хочешь стать, думала уже?
— Пластическим хирургом, — без промедления ответила Алла.
— Будешь делать людям груди? Как раз отучишься, и мне понадобится твоя помощь, — пошутила я.
— Нет. Я буду исправлять уродство.
— Все люди красивые по-своему…
— Нет. Я не красивая.
— Глупости не говори. Я тебя ещё не видела, но с уверенностью могу сказать, что у тебя очень симпатичный носик.
Девочка фыркнула и, спустя пару мгновений, она села на кровати и откинула от себя одеяло. Я впервые увидела дочку Берестова, даже дыхание задержала. Мне было интересно, похожа ли она на Давида или свою мать… И, кстати, где эта самая мать находится? Алла была платиновой блондинкой, с яркими голубыми глазами и личиком в форме сердечка. Она была очень красивой, но действительно была «особенной». Левую часть её лица от брови и до подбородка пересекал белый шрам. Он не уродовал её, просто был там. Не перетягивал на себя внимание. Но я задалась вопросом, что же с ней произошло?
Девочка встретилась со мной взглядом и гордо вздернула подбородок.
— Всё ещё думаешь, что все люди красивые? — спросила она с вызовом.
— Конечно, — ответила, выдерживая её взгляд. — Ты очень красивая.
Алла засмеялась, но в её смехе не было радости.
— Боже, сколько он тебе заплатил, чтобы ты это сказала?
— Чушь не говори, я пришла сюда по собственно воле.
— Значит, ты слепая?
— Не жалуюсь на зрение.
— Мне тринадцать, у меня шрам на всё лицо, и я хромаю — это всё далеко от красоты.
Я примирительно улыбнулась девочке.
— В тринадцать всё кажется таким ужасным. Я в твоём возрасте болела акне и, поверь мне, я думала, что это конец света. Но к восемнадцати я научилась определять «триггеры», от которых меня высыпает, наладила питание, подобрала уход, и ничего.
— Нельзя сравнивать прыщи со шрамом!
— О, я тебе сейчас покажу, ЧТО я имею ввиду.
Я достала телефон и стала листать альбомы ВКонтакте, чтобы найти нужную фотографию. А когда нашла, содрогнулась.
— Готова увидеть?
Алла с любопытством кивнула.
— Смотри, — я передала ей свой телефон, и глаза девочки стали огромными, как два блюдца.
— Это ты? Же-е-есть, — протянула она.
— Ну, спасибо, — проворчала я.
— Ой, прости, — она виновато посмотрела на меня и улыбнулась, открывая ровные белые зубы. — Просто я не думала, что всё так плохо было.
— Каждый человек в себе видит недостатки. Даже Белла Хадид неидеальная.
— Наверное, — неуверенно сказала Алла. — Но прозвище «Франкенштейн» совсем не добавляет уверенности. Я-то уже и не замечаю это уродство, — она указала на своё лицо. — Но одноклассники и дети в школе напоминают постоянно, — глаза девочки наполнились слезами.
А мне так обидно за неё стало! Я хотела найти каждого, кто говорит этой прекрасной малышке гадости, и настучать по тупой голове!
— Ты из-за этого расстроилась? — мягко спросила я.
Алла обняла свои худенькие колени руками и отрицательно покачала головой. Она пыталась сдержаться, но слёзы нескончаемым потоком полились из глаз. Моё сердце сжалось от боли. Я хотела протянуть руку и стереть её слёзы, обнять, утешить… Но не смела.
— Расскажешь, что произошло?
40
Я затаила дыхание, понимала, что малышке нужно время. Но каждая секунда её молчания казалась мне вечностью. Я такого себе напридумывала уже, что становилось дурно… Мне казалось, если пройдет хоть ещё одна минута молчания, я вытрясу из Аллы признание.
Когда я уже вся извелась, девочка глухо заговорила.
— Мне было семь, когда мы с мамой в аварию попали. Она не выжила, потому что не была пристегнута, а я… Осталась калекой.
Оказывается, Давид — вдовец… Моё сердце просто разрывалось от боли. Мне даже представить страшно, через что она прошла… Бедная малышка! Бедный Берестов.
— Я долго провела в больнице, заново училась ходить… Я до сих пор немного хромаю, знаешь…
— Мне так жаль, — тихо произнесла я, вытирая слёзы со щёк.