Не буди Лешего

— Да я понимаю это, — Кикимора кивнула, продолжая меня наглаживать. — Я речная нежить, мне лесной Хозяйкой не быть.

— И тебя устраивает?

— Всё у нас будет ладно, — она снова прижалась ко мне. — Ты за лесом следишь. Река и все болота в твоём лесу находятся. Нежить речная меня как Хозяйку приняла, а нежить лесная — как жену твою. А тебя и те, и эти сильно страшатся и уважают, так что всё в порядке будет — и в лесу и на реке.

— Ты если не хочешь к себе уходить, можешь здесь спать, — опять я её от себя отодвинул. — Только если вдруг ночью жарко станет, ты не бойся, спокойненько уходи к себе — это меня никак не обидит. А пока давай спать. Устал я.

Снова я накрыл её одеялом, решил погладить по голове. Замер, смотря на свою звериную лапу. Такая она стала уродливая. Шерсть вся свалялась, много где опалённая. А где вырвана, там новая не наросла, шрамы вьются рытвинами. Голова Кикиморы совсем небольшой кажется под лапой моей. Я же, наверное, если пальцы сожму, и… дальше я не стал размышлять об этом. Что лапой своей одной голову Кикиморе могу раздавить, и что всё-таки совсем я зверь стал, ничего нет от человека.

— Спи, — сказал ей и отвернулся. Почувствовал, как рука её по мне ползёт.

— Спи, сказал, — зарычал на неё. Она руку убрала быстро и всю ночь оставшуюся лежала тихо. Я заснул, по крайней мере, не слышал, чтобы она ворочалась или из постели уходила. А поутру оказалось, что спать Кикиморе со мной хоть как нельзя.

Проснувшись, я узнал, что Кикимора всё-таки выбралась из моей постели. Но не потому что ей стало жарко. Ночью я буйный. Сам про себя не знал, не замечал раньше. Да и никто на такое не жаловался. Не сразу я сообразил, что это, видать, я стал такой после битвы. Сны снятся или ещё какая напасть. Ночью ревел на кого-то диким зверем, буйствовал, скинул с постели Кикимору. Задел её когтистой лапой. Теперь болотная баба ходит с моей царапиной. Чешуи с неё снял малость, с бедолаги.

Я и не знал как извиняться, одно только решил, что если настолько всё запущено, Кикиморе точно в моей спальне делать нечего.

— Да не обижена я! — принялась успокаивать меня водная нежить. — Я сообразила, что не в себе ты. Да вовремя не успела проснуться, из постели выскочить. В другой раз выскочу.

— Ты что это, матушка, выдумала? — я злиться начал. — В какой ещё тебе другой раз?

— Дак я могу уходить, когда ты заснёшь, — Кикимора глазами похлопала. Я посмотрел на её царапину.

— Ты что же, совсем не боишься?

— Боюсь в самом деле, — Кикимора голову склонила. — Больно уж страшно ты рычишь.

— Давай так договоримся, матушка, — вздохнул я, взял за плечи её, посмотрел в зелёное её лицо. — Тебе ни в чём не будет никогда упрёка и притеснения. Ты всегда будешь Хозяйкой речной и моей женой. По крайней мере, пока я живой и пока ты сама не против. Я тебя не прогоню и плохого слова ты не услышишь. От тебя я жду порядка в доме и должного исполнения обязанностей речной Хозяйки. А в моей спальне и со мной вместе тебе спать не обязательно.

— Да я же не неволю себя, Алёша, — Кикимора вроде как надулась, а потом сама же на царапину свою глянула. — Только разве что опасно это покамест. Ну раз уж вышло так, что мы Хозяева тут, то надо друг к дружке приноравливаться.

— Ну вот пока опасно, делать тебе рядом со мной ночами нечего, — решил я её приободрить. — Может, в башке моей лесной прояснится, перестану буйствовать, тогда и посмотрим.

А сам думаю, что вряд ли что-то прояснится там. Как будто наоборот всё — костенеет ум. И сам становлюсь неповоротливым. Или действие воды мёртвой закончилось, или разбередил раны, пока пристройки ставил, топором махал, а всё теперь ноет, особенно ближе к ночи да в вечернюю сырость. И мышцы болят, и кости ломит. Главное, что башка трещит, как будто там муравейник, али гнездо осиное.

Глава 36. Прости, прощай, лето

Выдался денёк хороший. Светлый, ясный, тёплый. И небо видно было, и зеленела кое-где листва. Хоть и осень подкралась уже, позолотила местами, багрянцем украсила, а ещё не сдавалось лето. И как будто специально дня ждала погожего, явилась ко мне Василиса.

Прилетела, из ступы вылезла — девица румяная, в платье ярком, стан обхватывающем. Кожа белая, едва солнцем тронута, глаза как два лесных озерца с чистой водой. Стояла она, расправив сбившееся платье, в землю взором потупившись, а от самой жар летний шёл. Такая она вся красивая, знойная, свежая. Я замер, как в землю врос, её разглядывая. Давно, выходит, не видел красивых девиц. Просто смотреть на неё глазу приятно.

— Алёшенька!

И голос у неё звонкий, весёлый, слушать радостно.

Она сделала пару быстрых шажков, протягивая руки. Потом в нерешительности их опустила и тоже замерла.

— Алёшенька, а ты почему же меня не встречаешь?

— Как же не встречаю, вот он я, — проскрипел я ей что-то. Василиса, конечно, красавица. На Мару глаз уже привык смотреть, да в последнее время она ходит без волос и без настроения. Кощей старается не попадаться под руку. Про Кикимору промолчу, а Василиса хороша…