Не будите Гаурдака

— А смотри, смотри, какая лялька блестит! — растерянно озираясь, проговорил Иванушка. — Ути, какая железячка блестючная! А смотри, ей зайчиков пускать можно! Наверное… Только не получается… Пасмурно… И дождь, наверное, будет…

— Нет, это неправда, это неправильно, забудь!!! — яростно прошипел Гаурдак и, откуда ни возьмись, черная волна нахлынула, смывая изображение.

Через секунду варвар в красном кафтане и с лицом Ивана снова стоял на фоне горящего города, стискивая ребенка в руках.

— Ну перестань же ты плакать — у меня больше ничего нет тебе показать! Да придет, придет твоя мамка… Тетя Сеня ее найдет — и приведет, не бойся… Ну не реви же ты, а! Ну сколько можно?! Ты же витязь! А витязи не плачут!..

— Это не так было!!! Он убил его!!! Убил!!!

И снова горячая чернильная волна налетела, растворяя картинку, и вновь через несколько мгновений на пригорке появился воин в красном кафтане и с мечом.

— …А хочешь, мы с тобой в богатырей поиграем? Садись на меня, поскакали!

— Ах ты… гад… гадина… гадюка подколодная… — голос Олафа срывался и хрипел, точно сорванный долгим яростным криком — впрочем, так оно и было:. — Ах ты варгово отродье… драконья отрыжка… выползень поганый… Ты меня на Ивана натравить хотел?! На Сеньку?! На Ахмета?! Да я тебя своими руками засуну в такую дыру, что ты из нее еще миллион лет не вылезешь!!!..

— Но твой народ! Ты должен отомстить! Восстановить справедливость!..

— Эх, были бы у меня руки свободные — я б тебе такую справедливость установил… — бешено прорычал отряг.

Наследники, чьи ладони оказались снова стиснуты в его могучих лапах, снова вскрикнули от боли, но он не обратил на них внимания.

— Но ничего… Ногами по голове справедливость устанавливать тоже можно. Только появись. Только подойди. Только высунься, скотина…

* * *

— Добрый вечер, — бархатистый баритон нерешительно выговорил приветствие и замолк, точно смутившись.

— Гаурдак? — настороженно вскинулся Иванушка и замер, словно воин в боевой стойке, готовый защищаться, атаковать или просто драться руками, ногами, зубами и всем, чем до противника дотянется, до последнего вздоха.

— Вообще-то, у меня, как у любого другого разумного существа, когда-либо имевшего родителей и друзей, есть больше одного имени… Но поскольку я приобрел известность… пусть и не такую, какую хотел бы… под этим… то — да. Можешь называть меня так, — учтиво промолвил полубог и снова умолк, будто смутившись — или чего-то выжидая.

— Не имеет значения, сколько у тебя имен и каких, — сдержанно произнес лукоморец, с секунды на секунду ожидая подвоха или нападения исподтишка. — Важно, какой ты.

— Думаешь, сын лукоморского царя, это важно? — невесело усмехнулся полубог.

И в голосе его отчего-то прозвучала такая усталость, такая безнадежность и тоска, что, услышь их Иванушка из уст любого другого собеседника, первым его порывом было бы посочувствовать, ободрить, похлопать по плечу, узнать, в чем дело и не может ли он чем-нибудь помочь. Но сейчас…

Сконфуженный и растерянный, он замер в нерешительности, не зная, что сказать и что подумать, ибо не так, совсем не так представлял себе царевич разговор с ужасным Пожирателем Душ — если представлял вообще.

— Не хотелось тебя разочаровывать, конечно… — голос Гаурдака звучал теперь тихо и отрешенно, точно говорил он сам с собой, или с каким-то другим собеседником, лукоморцу не видимому и не знакомому. — Но на самом деле, важно не какой ты, акем тебя выставила победившая сторона. А если еще представить, что тысячу лет ты был лишен возможности защитить свою честь и точку зрения… За такой срок даже святого можно выставить монстром.

— Ты святой?

— Я? — застигнутый врасплох таким предположением, Гаурдак нервно расхохотался. — Не больше, чем ты!

— Я — нет, — серьезно ответил Иван.