Мельком Брент подумал, что им придётся объясняться с патрульными, которые стерегут ходы-выходы подземного города. Но Имбри повёл за дома-вагоны, спрыгнул под один из них. Пригибаясь под вагоном, Ник прошёл шагов семь и присел на корточки. Импровизированный десант во главе, как понимал майор, с Дирком даже не потрудился запереть дверцу в стене. Согнувшись в три погибели, Ник и Брент просочились в довольно просторный коридор и дверцу тоже только плотно прикрыли.
— Они бегут, — отстранённо глядя в пустоту, сказал Ник Имбри.
— Бежим и мы, — философски ответил майор. — Догнать, может, и не догоним, но если что… Так что — вперёд.
Что он имел в виду, для Имбри, кажется, осталось загадкой. Но, как и все военные командного эшелона, Брент просто не любил, когда события выходили из-под контроля. Или наблюдения. Что бы ни случилось — он должен знать обо всём, в идеале — находиться на месте событий.
… Сначала я старалась запомнить дорогу зрительно. Но слишком о многом надо было подумать. Поэтому пара знаков на глаза, пара — на виски. Теперь любые картинки, зафиксированные глазами, автоматически переходили в незримые кладовые памяти. На обратном пути, случись что, я могла бы довести назад наш маленький отряд.
А подумать очень надо было вот о чём. Я смогла освободить Саймона от деградировавшего чумовика. Правда, рядом был Имбри. Пусть и косвенно, но он помог мне. Смогу ли я самостоятельно выдрать агрессивную гниль из человека? Саймон сопротивлялся. А если тварь налетела неожиданно? И человек даже не понял, что с ним? Если жертва мгновенно стала легко управляемой биологической машиной?
Мозги Саймона на том уровне, который я видела, выглядели истощёнными. Чумовик не пожирал их, но уже соприкосновение с ним отравляло. От меня Саймон получил достаточную порцию энергии, чтобы восстановиться. А если дело придётся иметь с морфецом, как обозвала эту разновидность Бланш? То есть с оборотнем — как называют его здесь, на Персее? А если взять похлеще — "акулу"? Если возможность вернуть жертвам чумовиков их первоначальный облик? Их человеческую сущность?
Пока это были вопросы впустую. Но мне всегда нравились задачи, которые ставила передо мной жизнь. А ещё мне нравилось проводить опыты, смешивая разные техники при работе с энергией.
Кажется, Дирк тоже думал о том же.
Отвлёкшись от своих мыслей о Субстанциях Персея, я вдруг сообразила, что мы двигаемся слишком медленно для спецназа. Затем выяснила, что виноват Тайгер. Дирк счёл его самым слабым в группе и берёг. Время от времени наш ведущий требовал остановки, а от лейтенанта — прослушать пространство впереди. Сначала я удивилась, почему Дирк не предлагает мне заняться прослушкой. Дошло: во-первых, он не хочет, чтобы я ослабела хоть в малейшей степени; во-вторых, он чутьём прирождённого командира уловил, кто больше всех в группе нуждается в частом отдыхе, и нашёл деликатный выход из положения. Правда, Дирк не подозревал, что лейтенант разгадал его умысел и постепенно зверел от негодования. Ещё одна остановка — и Тайгер взорвётся.
— Тихо! — уже привычным шёпотом велел Дирк и продублировал приказ жестом, в котором пальцы играли главную роль.
Лейтенант подобрался и вспыхнул тяжёлой злобой. Но обидеться во всеуслышание не успел.
В слабом свете фонариков-карандашей пальцы Дирка продолжали двигаться: двое налево, двое вперёд на низкую позицию — оружие наизготовку, двое назад — прикрывать наши задницы от случайностей, Ата со мной — к двери.
У двери мы присели на корточки, вслушиваясь во враждебный мир за тонкой преградой.
Одними губами, но так выразительно, что считалось легко, Дирк спросил:
— А можно спасти остальных, как Саймона?
— Не знаю. Саймон сопротивлялся. И всё равно: что сделала эта дрянь с его мозгами — это страшно. Будет ли с ним и дальше всё нормально?.. Решать могут только врачи с соответствующей аппаратурой. Боюсь, с остальными безнадёжно. Они-то не сопротивлялись.
— А почему Саймон мог сопротивляться? Думаешь, особенности организма?
— Скорее, особенности психики. Другие были напуганы и не вполне понимали. Страх и отчаяние смели защиту. Саймон — знал, что его ожидает, и всегда был настороже. В общем, похоже, у него сильное нежелание стать кем-то другим отторгало оккупацию.
— А ты?
— Что — я?
— Ты не просто носишь в себе "акулу". Ты явно используешь её. Как?
Я взглянула на него, Дирк, беседуя, неотрывно смотрел на дверь. Невольно подумалось, как хорош его профиль, отчётливый даже в сумерках, искусственно поддерживаемых в подземелье нашими фонарями. Взглянула — и что-то тяжёлое и злобное от низа живота принялось карабкаться кверху.
— Дирк… Кто я? Кем я была в лаборатории?
Он будто всхлипнул — так перехватило дыхание. Но полностью повернул голову, чтобы смотреть в глаза.