Не было бы счастья...

― Все-то вы придумываете! Как же я могу барыне зла желать. Мы с ней, почитай, всю жизнь рядом, как родные. И пожизненная рента ― не бог весть что. Нет у меня этого... мотива.

― Да, мотив... С этим у меня проблема. Давайте вспомним, что еще приключилось такого, отчего Эмма Францевна заторопилась написать завещание, переинформатировала компьютер и испытала острую необходимость спуститься вниз по парадной лестнице?

― Мы занимались спиритизмом, ― напомнила Ариадна. ― Но ничего ценного дух нам не сообщил. Гоша устроил переполох. У Эммы Францевны разбился лорнет. А во время ужина она рассказала забавный случай из дореволюционной жизни.

― Аркадий Борисович попросил меня поведать что-нибудь из архивов Бурцева-старшего, ― добавил Влад. ― Я говорил о партийных деньгах, об их загадочной судьбе, о книге на ту же тему, которая недавно вышла в печати.

― Вы еще упомянули о добровольном помощнике, который готов раскрыть вам тайну анонимного вклада, ― уточнил отец Митрофаний.

― Я имел в виду Лизу. Я все еще надеялся, что она вспомнит свое обещание и сообщит реквизиты счета... Но Эмма Францевна отрицала какое-либо свое отношение к партийным деньгам, сославшись на то, что все ее воспоминания ― всего лишь отголоски работы в архивах музея Революции.

― Эмма Францевна говорила правду, ― раздался голос Галицкого, и все повернулись в его сторону. ― Я тут расследование небольшое провел... Вы уж простите, Федор Федорович, сбежал я тогда... Так вот, за два дня мне удалось узнать кое-что интересное из биографий Эммы Францевны и Глаши. Барыня наша, действительно, немало лет проработала в музее Революции, тема ее докторской диссертации была: «В. И. Ленин во Франции глазами современников на основе мемуарных источников». В 1996 году она неожиданно подала заявление об уходе, не доработав до пенсии всего один год, и начала ссужать деньгами российских предпринимателей... Теперь о Глаше... Она также работала в музее Революции гардеробщицей и уволилась в том же году. Среди сотрудников Глаша слыла женщиной малоразговорчивой, однако, ходили упорные слухи, что она из семьи видных революционеров, погибших во время сталинских репрессий... Я покопался в ее документах и вот, что выяснил... Глаша родилась в 1935 году, видимо, в лагере, там какая-то сложная номерная аббревиатура. Ее мать проходила по статье «враг народа», однако имя ее везде замазано цензурной краской. В папке дела сохранился пожелтевший листок бумаги, анонимный донос. Неизвестный доброжелатель вспоминает лето 1911 года в Лонжюмо, и пишет, что все ценности, экспроприированные у мировой буржуазии, переправлялись куда-то на аэропланах, а отвечали за эту операцию некий Поэт и его любовница. Доносчик клялся, что ему достоверно известно, что эта женщина писала дневники, и указала в них, где спрятаны партийные деньги... Есть у меня подозрение, что Глаша нашла дневники своей матери, и из гардеробщицы стала миллионершей. А Эмму Францевну она использовала в качестве финансового директора, так как по своей малограмотности не знала, как связаться с зарубежным банком и возобновить работу анонимного счета.

― А вот и замечательный мотив, ― продолжил Аркадий Борисович. Влад намекнул на утечку информации через своего добровольного помощника, а Глаша подумала на Эмму Францевну, так как Лиза уже была мертва. И думаю, Глаша помогла ей покончить жизнь самоубийством с помощью своей настойки. Ведь именно она передала Лизе письмо от Влада, в котором тот просил открыть ему тайну счета.

Все отшатнулись от Глаши.

― Ну вот, на бедную Глашу все шишки валить, ― теребила она концы своего головного платочка. ― Коли нет других доказательств, так можно все выдумать про дневники и про убийство. Свидетелей-то ― нет!

― Я ― свидетель, ― сказал Лев Бенедиктович.

Все опять обернулись к нему.

― Я совсем засиделся в шкафу... Вы, Федор Федорович, в курсе... И когда услышал звон посуды в час ночи, решил прогуляться, посмотреть, в чем дело. С верхней площадки парадной лестницы в лунном свете мне было видно, как Глаша тащит по полу какой-то сверток. Вскоре она вернулась со свечой и обыскала ступеньки и пол фойе. Она подобрала обломок свечи и домашнюю туфлю с помпоном и скрылась в коридоре. Но мне и в голову тогда не могло прийти, что свертком было тело Эммы Францевны. Глаша, под каким предлогом Вы заставили барыню спуститься вниз?

Не дожидаясь конца фразы Галицкого, Глаша сорвалась с места, и хромым вихрем понеслась к входной двери, распахнула створки и скрылась в темноте. Никто не шелохнулся, все застыли в каком-то столбняке. Один Гоша не растерялся, он бросился вслед за домоправительницей. Он радостно лаял и путался у нее под ногами, думая, что с ним играют в догонялки.

На крыльце раздался короткий вскрик, Гоша замолчал. Мы очнулись от столбняка и выбежали к колоннам портика. Внизу, у ступеней лежала навзничь Глаша, ее пальцы судорожно царапали землю. Аркадий Борисович проворно спустился к ней и заглянул ей в лицо, приподняв голову.