Не было бы счастья…

Ну конечно, разведчики из родственников никудышные. Муж аж отгул выпросил и в город помчался. Сестра поносила Лидку на чем свет стоит, трясла выпрошенным в библиотеке гражданским кодексом, где карандашиком отмечала статьи про нерадивых матерей. Но Антонина разговор не поддерживала, пожимала плечами, словно речь идёт о вовсе незнакомых людях. И Лизавета по-всякому пыталась прочесть в глазах сестры, вынесла ли она приговор и какой именно. Как же, так она и доложила. Вот как решит, так родственники узнают по факту, и мнения их без надобности.

Но на третий день в кабинет заглянула испуганная официантка Маша и сбивчиво доложила, что у служебного входа стоит женщина… знакомая… в общем… ну которая была когда-то замужем за Олегом. Женщина эта скандалит и требует Антонину Николаевну. И разнорабочий Витя хотел её вытолкать, но женщина в положении и не решается он волочь её за ограду силком. И как быть — непонятно, потому как незваная гостья скандальничает и по всему датенькая.

У Антонины ни один мускул не дрогнул, спокойно провела ладонями по гладко зачесанным волосам, убедилась, что ни волосиночки не выбилось. И вышла из-за стола неторопливо и вальяжно, как двигалась всегда.

— Хорошо, Маша, я разберусь, можешь идти, — спокойно бросила начальница.

— Антониночка Николавна, так она точно выпивши и ещё с подружкой. Может, милицию вызвать? — испуганным шёпотом пробормотала официантка.

— С ума посходили? — усмехнулась Антонина. — Из-за такого пустяка позориться. Сказано же, сама разберусь. А ты иди лучше в зал, а то уйдёт кто не расплатившись, с тебя же и вычту.

Маша ойкнула, скрылась за дверью, но понятно было, что рабочий день сорван. Минуты не пройдет, как оставят сотрудники свои дела, и любыми правдами и неправдами прилипнут к окошкам подсобок, что выходят на задний двор.

Антонина застыла на ступенях крыльца эдакой королевной. Руки сложила под грудью, в глазах безбрежное спокойствие.

— Ну здравствуй, свекровушка ненаглядная! — подбоченясь и выставляя круглый живот, выкрикнула Лида. — Небось уже меня отпеть успели вместе со всей роднёй и сынком ненаглядным в придачу?

Тоня не ответила, и молчание это было таким красноречивым против Лидиного ёрничания, что она начала повышать голос, отчаянно злясь, что свекровь стоит как скала, которую не сдвинуть, не обойти.

— Что молчишь-то! — визгливо крикнула она. — Боишься, что все узнают, как ты семью разрушила, со свету меня сживала! Думаешь, я пьяная, так не понимаю? Может, я и выпила чутка с горя, что загубили вы мою жизнь! Всё от вас вышло, от мордоворотов поганых!

Подружка, также неуверенно державшаяся на ногах, пыталась схватить Лиду за локоть и на одной ноте бубнила:

— Про ребёнка скажи, пусть вертают.

Но та отмахивалась и продолжала осыпать свекровь попрёками. В кои веки довелось с глазу на глаз встретиться и высказать. Даже позабыла, зачем пришла. И несло Лиду без всякого удержу, словно сточную трубу прорвало.

Антонина смотрела насмешливо и вдруг спросила:

— Всё сказала? А теперь пошла вон, — и произнесенные эти слова, сказанные без возмущения и не в сердцах, а спокойно и с ухмылочкой, словно внезапно Лиду отрезвили и заставили даже неуютный холодок испытать сродни страху перед чем-то опасным и неотвратимым, как снежная лавина. Она помолчала растерянно, но спохватившись, что терять-то собственно уже нечего и хуже, чем есть, не сделаешь, в отчаянном желании пробить хоть маленькую брешь в этой гранитной глыбе под названием Тоня Князева, растянула припухшие с размазанной помадой губы и ядовито бросила:

— А дочку-то я у вашего бугая отсужу, не его дочка-то! Олежек ваш и не мужик вовсе, слюнтяй, маменькин сынок, — и опьяненная возможностью, как ей самой казалось, ранить побольнее, добавила похабную подробность. Намекая тем самым, что внуков свекрови век не дождаться, если только кто по доброте не растолкует сынку, как детей делать надобно.

Антонина даже позы не переменила за всё время, но в глазах её плеснулось что-то такое, что заставило даже подружку опасливо попятиться и потянуть Лиду за кофту.

— Хватит, пойдём, Лид, пойдём лучше. Поорала и ладно, ну их к хренам собачьим, пойдём…

Выражение лица свекрови осталось прежним, только едва заметно сдвинулись брови и ровным спокойным голосом она произнесла:

— Иди, проспись. Сунешься к Олегу или к дочери, раздавлю, как клопа. Ты меня знаешь, — и взглянула брезгливо, словно и впрямь как на жалкого клопёнка, повернулась спиной и вошла внутрь помещения дверью, не хлопнув, а прикрыв аккуратно, словно ничего и не было.

А Лида постояла ещё с минуту, растерявшись, и покорно пошла за тянувшей её подружкой. Она даже не смогла крикнуть вслед что-то грязное и обидное хотя бы двери закрытой. Странное ощущение: словно на неё только что ехала машина, каток, что разглаживает асфальт, и только по чистой случайности с ног не сбила и не расплющила тонким слоем по дороге.