Не чужая смута. Один день – один год (сборник)

Ополченцев, стоящих на постах, работающих и в городе и в поле, характеризует исключительная благожелательность: все улыбаются друг другу, все подчёркнуто обходительны; если какая-то машина останавливается посреди вечерней или ночной трассы (с нами такое было уже трижды – все дороги в осколках, колёса пробивают на раз) – любой идущий мимо транспорт с ополченцами останавливается: «Мужики, что случилось? Ничем не помочь?» При прощании неизменное на любом посту: «Удачи, ребята! С Богом!»

Боже мой, как эта картина отличается от вида наших российских «мирных», набыченных мужиков, с их чугунными яйцами, с их тупыми понтами, с их сорокакилограммовыми мордами, не способными на улыбку, с их привычкой цедить слова, которые на самом деле ничего не стоят и не весят. Тупой скот, что вы знаете о настоящих мужиках…

Я не буду писать о правоте или неправоте ополченцев, не о том речь. Главное: в Новороссии мужики живут с тем ежеминутным знанием, что их в любую минуту могут убить. Это, а не стальные яйца и прочие липовые повадки, наполняет их достоинством и, да, добротой и отзывчивостью.

Может, с той, украинской, стороны тоже есть нечто подобное – ради бога, пусть писатель Жадан и писатель Андрухович поедут и зафиксируют. Я не настаиваю, что это имеется только здесь. Но то, что это здесь имеется, – я настаиваю.

* * *

В Луганске немного заплутали поздно вечером. С нами ополченец, который был в плену, его только что обменяли. У него нет паспорта, отобрали на той стороне. Ему надо в местную центральную комендатуру.

На улице тьма, ничего не горит и никто не ездит. Как и где искать – непонятно.

– Луганск знаешь? – спрашиваем его.

– Я Екатеринбург знаю, – отвечает ополченец грубовато. Но по делу.

* * *

Вчера днём впервые видел, судя по всему, десантуру на броне. Один БТР. Они весело проехали мимо. Мы им помахали, они нам. Ну, может, у них туристический заезд в регион, кто ж разберётся.

Ополченцы из местных рассказывают: знаете, как отличить, кто едет на танках – ополченцы или… не ополченцы.

Когда колонна из шести танков проходит на скорости 60 км по трассе, вписываясь в крутой поворот колея в колею, с математически идеальными интервалами – значит, это не украинская армия. И это не шесть бывших танкистских водителей, которые когда-то служили в армии, а теперь снова решили тряхнуть стариной; таких тоже много среди ополченцев, но это и не они точно.

Это кто-то другой.

…По Донецкому аэропорту сейчас бьют из «Градов».

* * *

Какие были времена, обсуждать не будем – а то утонем в ненужном споре. Скажем так: какие были нравы!

Ладно бы на Великую Отечественную – на так называемую «белофинскую», то есть насквозь «империалистическую», едет добровольцем поэт Арон Копштейн, прямиком из Литинститута (он погибнет), едет молодой Слуцкий (ранен там и с денисдавыдовской бравадой пишет, что вырвало из плеча «на две котлеты»).

В 1939 году Евгений Долматовский отправляется на освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии «из-под панского гнёта» (это мы самого Долматовского цитируем).

Долматовский, между прочим, на пару с Луговским сочиняют песню для того, чтобы воевать было веселее, крайне актуальную: «Белоруссия родная, Украина золотая, / Ваши светлые границы мы штыками оградим, / Наша армия могуча, мы развеем злую тучу, / Наших братьев зарубежных мы врагу не отдадим».

(Песню назовут «Марш красных полков», и она будет петься во всех частях.)

В 1940 году Евгений Долматовский уже входит с Советскими войсками в Прибалтику.

Про Отечественную вообще молчим: нынче всё чаще вспоминают про Хармса, и всячески объясняют, почему же он говорил следователю, что хотел бы стрелять в красных офицеров, а не в немцев, а вообще отправились военкорами и обычными солдатами – Слуцкий, и Самойлов, и Межиров, и Светлов, и многие иные…

Возвращались в орденах, в шрамах.

Никак не могу понять, на какую войну в любом качестве поедут нынешние прогрессивные поэты и прочие блогеры. Не знаю, в кого пальцем указать. Ну, Дима Кузьмин там, Дёма Кудрявцев, кто там ещё помоложе, сами подскажете – можно такую войну представить?

Хармс победил Слуцкого, Самойлова и Долматовского. И Симонова, и Твардовского. Почти сплошной Хармс вокруг. (Одна проблема: никто из них даже и не Хармс.)

Почему говорю «почти» – потому что я тут с такими отличными ребятами военкорами познакомился, вай.

Один из замов по командной части батальона «Восток» сказал, что за убитого ополченца на той стороне платят двадцать тысяч гривен, а за журналиста российских каналов – сто. Дороже спецкоров-военкоров только командиры и всякие видные управленцы Новороссии.

– Да ладно? – спросил один из военкоров, они тут все скромные ребята. – Что-то не верю.

– Не вэришь? – ответил ему ополченец с замечательным кавказским акцентом. – А давай провэрим.

Среди спецкоров-военкоров есть Семён Пегов, который в статусе личных врагов Майдана пребывает с самого Майдана (он там сидел под снайперским обстрелом три часа, и потом его обвинили в том, что он сам этот обстрел и корректировал) и фигурирует в списке «врагов украинской нации».