( Не) чужой ребёнок (СИ)

С каждым днём в подвале появляется всё больше детей. Главврач ворчит, что тут не детский сад, а больница, но всё же выделил нам помещение. И сам каждый день непременно заглядывает сюда, чтобы поболтать с детворой. Сухой и строгий мужчина в окружении малышей неожиданно меняет свой образ – превращается в весёлого и доброго дедушку.

Каждый ребёнок реагирует на стресс по-разному. Кто-то постоянно плачет и зовёт свою маму, не желая расставаться с ней ни на минуту, кто-то забивается в угол и целыми днями молчит, а кто-то в силу возраста до конца не осознаёт происходящее и хулиганит, разбавляя напряжённую атмосферу непосредственным визгом… Многие за несколько дней подстраиваются под новые реалии. Играют, радуются мелочам. Но у всех в глазах читается страх…

Мамы установили график дежурств: мы с коллегами развлекаем нашу малышню по очереди в свободное от работы время. Иногда даже удаётся вывести их ненадолго на воздух в больничный двор. Пока дышим, разговариваем, заботимся друг о друге, жизнь продолжается.

Кажется, смен как таковых больше нет, работаю почти непрерывно. Я и интерн, и по совместительству медсестра… Мне осталось полтора года до того, как я официально стану врачом-хирургом. Дожить бы… Раньше казалось, что время пролетит – не замечу. А теперь такие долгосрочные цели кажутся несбыточными мечтами…

- Бабушка, а нас тут не убьют? – спрашивает старшую медсестру её девятилетняя внучка Катя.

У них тоже больше нет дома. Мама девочки сидит в углу и тихонько то ли скулит, то ли поёт странную песню, раскачиваясь из стороны в сторону вместе с младшим сыном. Её родители не смогли спуститься в убежище и были в квартире, когда туда попала ракета. Их тела нашли не сразу. Бедная женщина долго кричала и билась в истерике. Я всерьёз опасаюсь за её психическое состояние.

- Нет, Катюша, у нас на крыше нарисован большой красный крест. Это – международный символ, обозначающий больницу. Его хорошо видно с неба. А больницы нельзя бомбить, и все это знают.

Мне отчаянно хочется в это верить… Потому что потребность жить сильна как никогда раньше… Мечтаю ездить к родным, по выходным печь Ванину любимую шарлотку с яблоками, поехать летом с сыном на море, отвести его через три года в первый класс, помогать делать уроки…

- Мама, а что такое война? – мой малыш всё время разговаривает шёпотом, будто боится привлекать к себе внимание.

- Война – это когда стреляют и бомбят.

- А почему война?

- Другая страна хочет захватить нашу страну.

- А зачем?

У меня нет ответа на этот вопрос. И никто вокруг не знает его…

- А завтра тоже будет война?

- Не знаю, малыш. Надеюсь, она скоро закончится.

- Мамочка, а когда мы поедем к бабуле и дедуле?

- Скоро, мой хороший. Вот как бомбить перестанут, сразу поедем. Ты пока нарисуй бабушке красивый рисунок, она очень обрадуется.

Нас спасают горячо любимые сыном книги и рисование, благо карандашами и бумагой с нами охотно делятся другие маленькие обитатели убежища. В последние дни Ваня предпочитает использовать чёрный цвет, хотя недостатка в цветных карандашах тут нет. Я понимаю, что ему страшно, но ничем не могу помочь… Я и сама безумно боюсь.

Всё чаще звучат разговоры об эвакуации, о зелёном коридоре, который позволит выехать вглубь страны – туда, где не стреляют. Но разрешат ли мне оставить больницу, чтобы увезти в безопасное место ребёнка? Из наших врачей и медсестёр никто ещё не покинул свой пост.

Каждый день десятки машин “скорой помощи” доставляют к нам травмированных жителей. Кажется, люди перестали болеть обычными болезнями. Потому что вся больница забита пострадавшими в результате бомбардировок. Чем могли помешать противнику старики, женщины и дети – не понимает никто. И чем дальше, тем чаще мы шепчемся о том, что рабочих рук и медикаментов не хватает…

Бои ведутся где-то совсем рядом, время от времени до нас доносится канонада. От этих звуков стынет кровь. Нам остаётся только молиться и верить в наших защитников.

Сирена стихает. Сообщают о прибытии очередных машин с ранеными. Бегу в приёмное. Сейчас я в роли интерна. Моя задача – первичный осмотр. Санитары выкатывают носилки навстречу машинам. Каждая секунда промедления может стоить кому-то жизни.

Хлопают двери. Слышатся стоны. Много тяжёлых.

Снова сирена! Нужно срочно бежать в укрытие, но не бросать же пациентов! Тем более что мы почти закончили.

Судя по звуку, летят самолёты. Громко, совсем близко. Наши или вражеские? Кто их разберёт…

Наконец последний пациент принят. Бегу, мысленно считая свои шаги, в сторону лестницы в убежище. Один, два, три, четыре…

Взрыв! И темнота…

Глава 6

Павел

Начало войны застаёт меня на дежурстве в больнице. Вот уже полгода, как я получил право самостоятельно проводить операции и работать на равных с другими врачами.

На рассвете звонит мама и плачет в трубку: “Началось!”.

Спектр эмоций и мыслей очень широкий. От откровенной паники и сомнений, устоим ли, до чёткого плана, как оказаться как можно быстрее в военкомате, а затем там, где армии нужны врачи.