Не делай добра

Конференц-зал стал вторым местом после кабинета главврача, который Муратов, вступив в должность, подверг перепланировке. Ремонт обошелся в баснословную сумму. Стены обили деревянными панелями, потолок выложили пробковой плиткой, пол — паркетом цвета венге. Стулья с дорогой обивкой, как шутили между собой врачи, были определенно украдены из дворца то ли в Пушкине, то ли в Павловске, а массивный стол, предназначенный для размещения начальства, подпирали гнутые ножки в форме львиных голов — новодел, конечно, но полностью соответствующий любви главного к роскоши.

За столом сидели Муратов, начмед и главный бухгалтер. Начальство выглядело так, словно все они перед совещанием напились касторки и сейчас готовились исторгнуть содержимое желудков наружу. Собрание состоялось в середине дня, и о нем Мономах узнал только перед операцией, которая заняла больше времени, чем планировалось. Так как он опоздал, пришлось крадучись пробираться к свободному месту и присесть с краешку, в одном из последних рядов. Это его устраивало: Мономах предпочитал находиться подальше от начальственных глаз.

— Что ж, коллеги, начнем, — важно проговорил Муратов, поднимаясь и упираясь увесистыми жменями в столешницу. Он пытался выглядеть спокойным, но вздувшиеся вены на красной шее говорили о том, что главный не просто взволнован — он в панике.

Оглядев зал, Мономах вдруг осознал, что присутствуют только заведующие отделениями. Он встретился глазами с Тактаровым. Вопреки обыкновению тот не зыркнул на него с привычной злобой, а просто отвернулся. Мономах поймал пристальный, многозначительный взгляд Ивана, сидящего на противоположном конце ряда.

— Без всякого удовольствия я вынужден сообщить всем вам, — продолжал между тем Муратов, — что во вверенном мне учреждении проходит аудиторская проверка.

«В этом весь Муратов! — мелькнуло в голове Мономаха. — «Во вверенном мне учреждении» — нет чтобы просто сказать «в больнице»… Интересно, это и есть предвестник «волны», на которую намекал Гурнов?»

— Ревизионная комиссия будет работать в первую очередь в бухгалтерии, — говорил главный, — но также и в отделениях. Поэтому я настоятельно рекомендую всем привести в порядок документацию. Времени мало, поэтому будете работать до тех пор, пока все не исправите! — Голос Муратова зазвучал как чугунный колокол, достигая самых дальних уголков конференц-зала, хотя этого и не требовалось ввиду небольшого количества присутствующих. — Я знаю, некоторые из вас пренебрегают бумажной работой, — его тяжелый взгляд почему-то вперился в Мономаха, словно пытаясь пригвоздить его к месту. После их последней беседы у Мономаха не осталось иллюзий, он понимал, что его увольнение — дело времени. Если, конечно, Муратов останется на своем месте. А если правда, что Кайсаров проталкивает на его должность свою любовницу, то и ему, Мономаху, вряд ли грозит здесь засидеться, ведь он, как это говорят — слишком много знает. Как ни тасуй эту колоду, расклад заведомо проигрышный!

Когда главврач завершил свою речь, все потянулись на выход. Мономах тоже поднялся, но вдруг услышал зычный окрик:

— А вас, Владимир Всеволодович, я попрошу остаться!

«А вас, Штирлиц… Что ему, черт подери, нужно?»

Мономах нехотя подошел к столу. Начмед и главбух удалились, и они остались наедине.

— Думаешь, я не знаю, что все это — твоих рук дело? — прошипел Муратов, очевидно решив, что общение на «ты» теперь стало нормой. — Имей в виду, когда пыль уляжется, ты вылетишь из больницы. И я гарантирую, что ни одно медицинское учреждение в черте города не примет тебя даже на должность простого врача!

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — глядя ему в глаза, ответил на это Мономах. — Не пытайтесь переложить свою вину на меня, лучше займитесь собственным спасением!

Произнеся слова, которые крутились у него на языке уже несколько месяцев, Мономах почувствовал себя удивительно хорошо. Почему он раньше молчал, зачем пытался сохранять видимость нормальных рабочих отношений?

В коридоре Мономаха нагнал Иван Гурнов, который, видимо, поджидал его в одном из многочисленных закутков. Примерившись к походке приятеля, он зашагал рядом, бросив только одну фразу:

— Ну вот, началось!