Не делай добра

— Понятно, — поджав губы, кивнул Мартынюк. Несмотря на то что Мономах не ощущал за собой вины, он почувствовал, что во рту внезапно пересохло. Почему в присутствии представителя органов рядовые граждане теряются и начинают вспоминать грехи, большие и малые, которые могли привести к неожиданному визиту? Будто бы чувство вины изначально заложено в человеке и тихонько дремлет в глубине организма в ожидании как раз такого момента!

— Простите, что вам понятно? — поинтересовался Мономах.

— Кем вам приходится Яна Романовна Четыркина? — вновь оставив вопрос без ответа, спросил Мартынюк.

— Кто?

— Так зовут жертву.

— Впервые слышу это имя. Она пациентка?

— Вам лучше знать.

— Знаете что, господин… старший оперуполномоченный, — Мономах уже забыл имя-отчество незваного гостя, — я попрошу вас выражаться яснее. Какое отношение эта ваша Четыркина имеет ко мне? Если она пациентка, то не моя, иначе я бы знал. Кого-то из моих врачей? Если так, то из вновь поступивших, иначе, опять же, я бы…

— Я присяду, не возражаете?

Не дожидаясь согласия, Мартынюк умостился на диване напротив стола Мономаха, закинув ногу на ногу. При этом стали видны его носки канареечного цвета, абсолютно не подходящие к деловому костюму.

— Владимир Всеволодович, я вам не враг, — продолжил он, в упор глядя на визави. — Но, вы же понимаете, я должен убедиться…

— В чем? — перебил Мономах. — Не я ли убийца?

— Совершенно верно.

— Не хотите рассказать, что случилось?

— Сначала еще один вопрос: вы действительно не знали, что Четыркина поступила в вашу больницу по «Скорой»?

— Да я же говорю, что не знаю, о ком вы!

— Вот ее фотография, — на стол легла ксерокопия черно-белого снимка — скорее всего, из паспорта. Несмотря на плохое качество печати, Мономах тут же узнал лицо, так как видел его совсем недавно.

— Побои? — помимо воли вырвалось у Мономаха.

— Побои? — опер даже привстал. — Почему вы так сказали? Вы же только что утверждали, что знать не знаете жертву!

— Да не знал я ее…

— Не знали, но опознали по фотографии?

— Я видел ее всего однажды. Тогда и визитку дал.

— Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились?

— Не то чтобы познакомились, — поморщился Мономах и рассказал о недавней встрече в электричке. Повествование заняло пару минут — собственно, и рассказывать-то было нечего. Когда он закончил, Мартынюк некоторое время сосредоточенно жевал нижнюю губу, обдумывая услышанное.

— Значит, вы дали ей визитку, — подытожил он наконец. — Почему вы это сделали?

— Я же сказал — девушка выглядела несчастной и напуганной.

— А вы у нас, выходит, защитник обездоленных? — Фраза звучала издевательски, и Мономах начал закипать.

У него выдался на редкость утомительный день, он устал и мечтал поскорее оказаться дома. А этот Мартынюк имел наглость задавать дурацкие вопросы, всем своим видом демонстрируя недоверие к каждому его слову! Но прежде чем Мономах успел вспылить, опер, видимо, почувствовал, что зашел слишком далеко, и переформулировал предыдущий вопрос:

— Владимир Всеволодович, что заставило вас решить, что девушка в поезде нуждалась в помощи?

— Я заметил синяки у нее на шее, — ответил Мономах, вспоминая свои тогдашние ощущения. — Она прикрывала их, но я все равно увидел.

— Считаете, это говорит о домашнем насилии?

— Вполне вероятно, но утверждать не могу, это всего лишь предположение. Девушка вела себя странно, при каждом звуке вздрагивала и оборачивалась.

— Как вы смогли бы ей помочь? Раз дали визитку, значит, что-то было у вас на уме?

— В больнице работает психолог, хороший специалист. К нам порой поступают пациентки в тяжелой жизненной ситуации, и она оказывает поддержку. Я подумал… Но вы так и не сообщили, что случилось с девушкой?

— Она попала под машину.

— Но вы же сказали…

— Четыркину доставили в вашу больницу, в травматологическое отделение. Ее пытались спасти, но, как сказал хирург, травмы оказались несовместимы с жизнью. Свидетели утверждают, что девушка не сама бросилась под автомобиль — ее толкнули.

— Кто?

— Парень в толстовке с капюшоном, по словам очевидцев. А случилось все у вашей больницы вчера вечером. Теперь понимаете, почему меня заинтересовала ваша карточка, найденная в вещах Четыркиной? Она приходила к вам.

— Ко мне?!

— Доктор, а что вас так удивляет, вы же сами дали ей визитку! О чем вы говорили?

— Да не говорили мы, я ее не видел!

— А вот работники больницы утверждают, что она получала временный пропуск, чтобы пройти в ваше отделение.

— Неужели? — Мономах растерялся. — Но я… мы не встретились! Во сколько это было?

— Если верить журналу выдачи временных пропусков, в шесть тридцать.

— К этому времени я уже ушел. Это можно проверить.

— Непременно. Значит, говорите, Четыркина приходила, но вас не застала?

— Я не так говорил. Я сказал…

— Да помню, помню! Ладно, доктор, на сегодня мы закончили. До встречи. Кстати, на тот случай, если вы не в курсе: жертва была беременна.

* * *

— Я же звонил тебе и даже писал, предупредить пытался! — с укоризной качал головой Гурнов, провожая Мономаха в трупохранилище.

— Ну извини, я на операции был! — огрызнулся тот. — Значит, Мартынюк с тобой разговаривал?