Не доллар, чтобы всем нравиться

Они с Ким сидят за обеденным столом, на котором стоит ноутбук сестры в окружении россыпи документов. Холодный свет лампы на потолке и их серьезная напряженная сосредоточенность создают ощущение, будто мы в операционной. Уже почти десять часов вечера, но они до сих пор глубоко погружены в ежегодный ритуал под названием «Заполни налоговую декларацию в программе TurboTax».

– Федеральный идентификационный номер работодателя, – читает Ким с экрана, а мама, вооруженная своей формой W‐2, диктует ей цифры.

Кухня, находящаяся в дальней части квартиры, отделена от гостиной только барной стойкой, которая играет роль перегородки. По одну сторону стойки находится плита, над ней нависают шкафчики и встроенная вытяжка, а по другую – ряд пластиковых барных стульев. И хотя я растянулась на диване и пытаюсь читать «Макбета», все равно вижу маму и Ким, склонившихся над компьютером.

– Это срочно? – спрашиваю я, загибая уголок страницы.

– В переднем кармане. – Мама указывает на свою сумку для обеда, которая лежит на стойке.

Я вздыхаю и плетусь искать ее телефон. Я предполагаю, что, скорее всего, голосовое сообщение оставил какой-нибудь особенно настырный маркетолог. Мама вечно накручивает себя, когда ей приходят завлекательные голосовые сообщения, официального вида письма и первоклассные открытки с уведомлениями о судах по коллективным искам.

Но потом я вижу транскрипцию аудио:

«Здравствуйте, это сообщение для родителей Элайзы Вань. Говорит доктор Куин…»

Доктор Гуинн! Просто дьявол, а не директор! Он что, не понимает, как сильно может влететь подростку-азиату за такой звонок?

Я неохотно подношу телефон к уху. Искаженный голос доктора Гуинна орет так, словно я включила громкую связь:

«Здравствуйте, это сообщение для родителей Элайзы Цюань. Говорит доктор Гуинн, директор школы Уиллоуби. Сейчас среда, примерно пол-одиннадцатого утра, и я хотел бы немного поговорить с вами о том, как обстоят дела у Элайзы, и выразить некоторое беспокойство насчет ее поведения в последнее время. Пожалуйста, перезвоните мне в…»

Может, стереть это сообщение и сказать, что в нем не было ничего важного? Какое-нибудь напоминание о близящемся сборе средств, например. Или опрос для родителей. Мама терпеть не может ни то, ни другое.

– Э-э, это так, из школы звонили.

Я укладываю телефон обратно в уютное отделение сумки и застегиваю молнию.

Мама наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня поверх очков для чтения:

– Из школы?

– Ну да… мой haauh jéung хочет, чтобы ты ему перезвонила, – подтверждаю я, надеясь, что если я буду говорить на кантонском, то все это объяснение пройдет проще.

– Há? – Мама бросает взгляд на Ким, а та пожимает плечами. – Почему?

За входной дверью я слышу звяканье ключей, а это значит, что пришел папа. Я подбегаю, чтобы ему открыть, но он уже распахивает дверь и появляется на пороге с большой картонной коробкой в руках.

– Смотрите, что я нашел, – объявляет он, снимая рабочие ботинки у двери.

Папа – повар в китайской закусочной под названием «Рыбный остров», и большую часть рабочего времени он проводит у брызжущей маслом и пышущей жаром плиты. У такой работы есть один побочный эффект: его одежда постоянно покрывается стойким слоем жира, который отчищается, только когда мама стирает ее со средством для мытья посуды. Но вот его обувь всего за полгода так засаливается, что ее уже невозможно спасти, поэтому папа покупает только дешевое в «Уолмарте». Ему ужасно не нравится выбрасывать такую крепкую вещь, как годная пара обуви, но что с ней еще делать, когда она становится безобразной из-за жира?

– Aiyah, зачем ты вечно тащишь в дом мусор? – возмущается мама, наблюдая, как папа триумфально вносит в гостиную свою коробку. Учитывая, что почти наверняка он подобрал эту коробку у дороги, мама, по сути, права.

– Какой еще мусор? – Папа ставит коробку на журнальный столик. – Это ценная вещь.

– А что там? – Я подкрадываюсь, чтобы получше рассмотреть находку.

– Погоди-ка, – говорит мне мама. – Разговор еще не окончен. – А папе она сообщает: – Мне звонил Элайзин haauh jéung. Не знаю, что она натворила.

– Это правда? – спрашивает папа, но при этом открывает клапаны коробки, так что я могу заглянуть внутрь. Я удивлена тому, что внутри нечто вроде электрического патефона со встроенным кассетником и радио AM/FM.

– Круто! – восклицаю я. – Как ты думаешь, откуда он?

Папа рассматривает ручки регулировки.

– Из восьмидесятых.

– Он работает?

– Нет, но я могу его починить. – Он возится с поворотным рычагом. – Очень просто.

– Элайза, вернись сюда сейчас же, – командует мама.

Я иду за папой на кухню, но мама останавливает нас обоих.

– Обувь, – напоминает она, указывая на домашние тапки, которые мы носим исключительно на кухне.

Папа обувает тапки и идет разогревать себе рис, который принес из закусочной. Больше тапок не осталось, так что я торчу возле стойки, ковыряя пальцем ноги границу, где встречаются ковер с низким ворсом и ламинат с цветочным узором.

– Графа первая, – говорит Ким, как будто она на кухне одна. Она тянется за формой W‐2.