Не доллар, чтобы всем нравиться

Выражение Наоми при этих словах трудно определить: она говорит с налетом некой сардонической насмешки, которая может быть знаком как презрения, так и умиления. Эту манеру Лен, видимо, тоже перенял от матери.

Он наклоняется, закрывает мой учебник и берет его под мышку, категорично показывая, что разговор окончен.

– Мы пойдем делать алгебру.

Мама Лена поворачивается в сторону кухни, но сначала бросает:

– Ладно, но когда отнесешь книги Элайзы к себе в комнату, помоги мне занести продукты.

Я взбегаю по лестнице вслед за Леном, но не поспеваю – сегодня он перешагивает через две ступеньки. На втором этаже, когда его мама нас уже не может слышать, я, громко пыхтя, спрашиваю:

– Почему ты не сказал своей маме, что ты новый главный редактор «Горна»?

Он пихает мне в руки учебник по алгебре, будто только сейчас вспомнил, что его держит, и решил поскорее от него избавиться.

– Как-то не было повода.

– Врешь.

Я прижимаю книгу к груди и иду за ним в комнату.

– А вот и нет, – отвечает Лен, бросая свой рюкзак на серый шерстяной коврик, покрывающий деревянный пол.

Я скрещиваю руки поверх учебника:

– Ты что, переломишься хоть раз правду сказать?

Мои слова звучат ровно с той враждебностью, какую я хотела выразить, но когда Лен дрогнул, точно его ударили, я думаю, не хватила ли через край.

Впрочем, сомневаюсь в себе я недолго.

– Я думал, ты со мной не разговариваешь, – благожелательно отвечает он, и я снова раздражаюсь.

– Когда я такое сказала?

– В том-то и дело – ты этого не сказала, потому что вообще перестала со мной разговаривать.

– Не переводи тему!

Он отмахивается от меня с совершенно невинным видом.

– Я сейчас вернусь, – говорит он и направляется вниз.

Я понимаю, что никогда в жизни не была в комнате у парня, и то, что я вдруг оказалась у Лена, кажется немного нереальным. Здесь чище, чем я ожидала. Постель аккуратно заправлена и накрыта клетчатым пледом, садиться на который мне как-то неловко. Поэтому я сажусь за его стол, на классический, покрытый черным лаком старомодный деревянный виндзорский стул с подлокотниками. На нем я замечаю потускневший герб Принстонского университета. Интересно, где Лен такой достал?

Я кладу руки на подлокотники и пытаюсь представить, как он сидит здесь по вечерам и занимается чем-то совершенно обыденным, например, делает домашнюю работу или пишет статьи для «Горна». Я откидываюсь на спинку стула так, что передние его ножки приподнимаются над полом – Лен вечно так делает. В этой комнате по-настоящему ощущается, кто ее хозяин. В ней чувствуется запах мыла, которым он пользуется. На полке – блестящие таблички и бейсбольные мячи с автографами. Прислонившись к стене, в углу стоят биты, на двери кладовки висит куртка с большой буквой W (Уиллоуби) на груди. На столе стоит забавный болванчик в форме команды «Доджерс» – какой-то питчер-японец по имени Хидео Номо, чье тело непостижимым образом выгнулось в акробатической позе.

А еще на его столе плюшевый Тоторо (неожиданно) и книга «Жизнь: способ употребления» (более предсказуемо).

Я оборачиваюсь, но Лена пока не видно. Я беру в руки Тоторо. Шерсть у него взъерошенная и мягкая, похоже, от множества стирок. Я заглядываю в его вышитые нитками глаза. «Что ты можешь рассказать о Лене?» – телепатически спрашиваю его я. Но Тоторо хранит молчание, такой же скрытный, как и хозяин.

Я ставлю игрушку на место и беру роман, на форзаце которого накорябано «Дж. Димартайл». Открыв первую страницу, я вижу множество поблекших от времени карандашных пометок.

– Что это у тебя?

Я подпрыгиваю и роняю книгу на колени, словно меня поймали за чтением чужого личного дневника. Лен вернулся. В тоне его скорее любопытство, чем укор. Хотя все-таки немного укора есть.

– Книга, которую я дала тебе почитать, – отвечаю я и кладу роман на место.

Он смеется.

– Ах да. – Он усаживается на край кровати, а ногу ставит на перекладину виндзорского стула. Я чувствую, как под сиденьем немного сместился центр тяжести. – И как тебе?

Я смотрю на толстый том.

– Еще рано судить.

На губах Лена намек на ухмылку, легкую, но самоуверенную.

– Тебе бы понравился Перек, – говорит он. – Все его творчество крутится вокруг правил.

Его предположение меня раздражает, но в чем-то он прав: я заинтригована. Не помню, когда в последний раз разговаривала с парнем, который читал что-то, чего не читала я, и это одновременно и тревожит, и извращенно будоражит.

Лен берет книгу и пролистывает страницы.

– Ты слышала про УЛИПО? – Я отрицательно качаю головой. – Мне папа про них рассказал. Это движение, в котором участвовал Перек. Объединение французских писателей и математиков, которые считали, что создавать произведения надо с учетом определенных рамок.

– Например?

– Разберем этот случай. Роман о многоквартирном доме, так? В общем, Перек представил его себе в виде квадрата, десять на десять квартир, и в каждой главе он переходит в следующую квартиру. – Лен показывает мне содержание. – Главная изюминка в том, что переходит он, как в задаче о ходе шахматного коня.