Не-доросли. Книга 3. Метель

– Мы тогда и спаслись-то случайно, – продолжал Рыгор всё так же остекленело. – Лодку нашли на берегу, прямо под пулями вышли в море. В море марсельца одного выловили, тоже беглеца, он смог парус поставить. А потом нас голландцы подобрали из Парамарибо. Вернулись во Францию, а тут – Тильзит. Наполеон воссоздал Польшу, в Герцогстве Понятовский армию набирает! Ликовали, да…

– А потом?

– А потом – врозь. Отец твой в Герцогстве остался, с австрияками воевал, а я – в Испанию. Встретились в июне двенадцатого года, опять ликовали – Республику воскрешать идём, Смоленск у москалей забирать! Да чуть оба в Москве и не остались навечно. Ну что с отцом-то твоим было, ты знаешь, а меня под Малоярославцем платовские казаки так рубанули, думал – не выживу. Так до конца войны в русском плену и просидел. Даже на Кавказе с горцами повоевал – скучно просто так было штаны просиживать, а тут царь набор объявил средь пленных. А мне что – лишь бы саблей помахать, денег ни гроша, чего бы не потешиться. Потом даже Петербурге побывать довелось, когда царь прощение объявил да пленных польских велел отпустить. Красивый город. Хоть и тяжёлый. Не наш.

– Да, – согласился Глеб задумчиво. – Мне тоже так показалось за этот год.

– Да, давно не было тебя видно, сударь, – сменил, наконец, тему пан Рыгор, отставив наполовину опустелый бокал с потёками пены на тонких стенках синеватого стекла времён династии Ваза[4] – позолота на краях бокала полустёрлась, едва заметным стал серебряный узор на стенках. – Когда приехал?

– Да дней пять уже, – равнодушно, как и полагалось среди людей света, ответил Невзорович, прихлёбывая пиво небольшими глотками и чуть морщась от стелющегося по комнате табачного дыма – серо-голубая пелена слоями плавала по комнате. – Пока с дороги отдохнул, пока обжился… в Минск вот надо бы ещё съездить, сестру навестить.

– Верно сделал, что заехал, – пан Спакойны отложил трубку – дым иссякал, табак заканчивался. – Мы с твоим отцом дружили… и с паном Виткевичем – тоже.

Слово было сказано. Рыгор Негрошо глядел чуть вприщур и выжидательно, словно говорил – я своё слово сказал, теперь ты говори – по те ли грибы пришёл, которые у меня есть, или просто так языком почесать.

– То я знаю, – всё так же спокойно кивнул Глеб, глядя на стол, словно его больше всего интересовал причудливый узор дерева на гладко отполированной буковой крышке стола. – Слышал я, что вы и секундантом на той дуэли были, когда мой опекун убил пана Викторина.

– Был, – горестно вздохнул пан Рыгор, снова подхватил со стола бокал и осушил его в три глотка. В глазах его мелькнуло что-то, словно он одновременно был и доволен, и раздосадован. Может быть, так оно и было. Поставил бокал обратно, щёлкнул пальцами. – Янек!

Пахолок вернулся, не скрипнув дверью, словно только того и ждал (а может и правда ждал), осторожно наклонил кувшин над бокалом. Тёмно-коричневая струя рванулась в бокал, наполнила его, поднялась над краями толстой пенной шапкой. Янек ловко поднял кувшин обратно, вопросительно повернулся к Глебу. Невзорович, помедлив мгновение, подставил бокал, хоть в том не убыло ещё и половины.

Он приехал к пану Рыгору полчаса назад, застигнутый холодным, совсем не летним дождём в лесах над Двиной. Один, верхом, благо следить за ним опекун не следил – должно быть, полагал его ещё несмышлёным или достаточно покорным. И в самом деле – согласился же воспитанник, виленский бунтовщик (бунтовщик, да… какой он бунтовщик, так, случайная мелкая сошка в деле филоматов и филаретов!), поехать учиться в Петербург.

Долив в бокалы, пахолок заглянул в кувшин, удовлетворённо кивнул, вопросительно глянул на господина. Пан Спакойны коротко кивнул – со слугами он предпочитал обращаться, тратя как можно меньше слов – и пахолок всё так же бесшумно исчез за дверью вместе с кувшином.

– Вот, собственно, про ту дуэль я и приехал с тобой поговорить, пане Рыгор, – сказал Глеб, проводив пахолка взглядом. – Мне ведь пан Миколай ни слова, ни полслова не рассказывал, хоть я и так, и сяк у него выспрашивал – и напрямик, и околицей. Молчит, как будто рот зашил себе.

– А спрашивать ты умеешь, сударь Глеб, – задумчиво сказал пан Рыгор, сузив глаза. – Вон как меня разговорил. Да… про молодые годы всегда поговорить хочется, особенно про такое. А ему ещё бы не молчать…

– Ну вот ты и рассказал бы мне, – продолжал Невзорович.

Вернулся Янек, так же молча поставил на стол кувшин – видно было, что полный по тому, как пахолок его держал обеими руками – не маленький кувшин, с полугарнец. Знал слуга своего господина.

– Ну что ж… – помедлив несколько мгновений, пока пахолок вновь не исчез за дверью, сказал пан Рыгор. – Расскажу, раз просишь…

3

– Так есть, – отставил опустелый в очередной раз бокал пан Рыгор. За время его рассказа пахолок раз или два молча возникал в комнате, словно нюхом чуял, когда бокал господина опустеет. Молча подливал пива и хозяину, и гостю, так же молча исчезал. Глеб его почти не замечал, слушал жадно, едва ли не раскрыв рот, словно простолюдин. Спохватывался, напускал на себя невозмутимый вид.

Ненадолго.