Когда пан Рыгор умолк, оба несколько времени сидели молча, словно в каком-то оцепенении, потом Невзорович встряхнулся, отводя глаза и поставил на стол бокал, в котором на дне плескалось ещё несколько глотков пива – затекла рука, окостенела, на синеватом стекле остались жирные отпечатки пальцев с запотелым ореолом вокруг них. Ещё немного – и он раздавил бы этот стакан, лопнуло бы богемское стекло прямо в руках.
– Вот, стало быть, как оно было, – процедил он, вспоминая, как опекун выходил из коляски, когда вернулся с дуэли – спокойный, величавый, довольный даже – сюртук нараспашку, нагая сабля в правой руке. Словно только что бился, минуту назад. Величался, чтобы видели, что бился на дуэли. А то вдруг кто не заметит?
– А ты, стало быть, раньше про то и не слышал? – переспросил пан Рыгор.
– Да откуда? – махнул рукой Глеб. Пальцы понемногу отмякали, в них забилась, застучала кровь, началось покалывание. В горницу снова молча проник Янек, наклонил кувшин над бокалами. Вновь качнул опустелый кувшин, покосился на господина. Пан Рыгор вопросительно глянул на Глеба, который уже научился понимать мимику пана Спакойнего и его пахолка. Невзорович отрицательно качнул головой – хмель почти не брал, но по телу разлилась густая давящая тяжесть. Вдосыть было выпито, хватит, пожалуй. – Он же сразу, как с дуэли вернулся, мне заявил – едешь в Петербург. Я и поехал.
Помолчали.
Пан Рыгор Негрошо задумчиво кивал. Покачал на весу носком сапога.
– А из-за чего вообще дуэль-то завязалась? – удивлённо спросил вдруг Невзорович, поднимая голову. – Нет, я понимаю, что пан Викторин хотел быть нашим с Агнешкой опекуном, да только ведь это причина, а не повод. Повод какой-то нужен. Был же он?
– Как не быть, – криво усмехнулся пан Рыгор. – Был и повод.