Не-доросли. Книга 3. Метель

– Здесь, – сказал негромко Радзивилл, распахнув дверцу кареты и стоя одной ногой на подножке (другая нога повисла в воздухе, носок сапога покачивался, словно отыскивая опору). – Отсюда твоего слугу проводят к конюшне, чтобы оставил лошадей, да и самому покажут, где отдохнуть. Долго ехал-то?

– Сегодня второй день, – прикинув в уме, ответил Глеб и покачал головой, словно удивляясь длинной дороге.

5

– Итак, пан Невзорович, вы к нам прибыли из Петербурга? – голос Леонова отца, Людвика Николая Радзивилла, клецкого ордината, мягко обволакивал. Сам князь казался добродушным в домашней одежде – мягком сером сюртуке, без шляпы и в домашних туфлях. Мог бы и в шлафроке и тюрбане принять, ты ж не с официальным визитом, – сказал кто-то внутри Глеба с неожиданной злобой, и кадет вздрогнул, постарался поскорее задавить это чувство. В конце концов, и ты, Невзорович, не велик князь, чтобы ради тебя Радзивилл во фрак рядился да кавалерию на себя вздевал.

– Точно так, ваша мосць, – подтвердил он, изо всех сил стараясь, чтобы его слова не прозвучали слишком торопливо или заискивающе – ещё чего не хватало. Покосился глазами туда и сюда – в просторном зале было пусто. Высокие полукруглые окна, натёртый паркет крупными квадратами, изразцовая печь в углу, лепное панно на стене, портреты, то ли фамильные, то ли просто из признательности к известным людям. Во всяком случае, двоих людей на портретах он узнал точно – пан Адам Мицкевич, столичный старший товарищ и пан Адам Ежи Чарторыйский, некоронованный король польских земель, друг русского царя и подвижник возрождения Речи Посполитой и Великого княжества. – Пан Адам (коротким движением головы Невзорович подбородком указал на портрет Мицкевича) и мой приятель по Петербургу, Габриэль Кароляк, просили меня заехать к вам по возможности.

– Пан Кароляк писал нам о вас, – указывая унизанной перстнями рукой на вычурную козетку в восточном стиле, пан Людвик сам легко опустился в невысокое кресло около чиппендейловского[7] бюро. Людвик Николай Радзивилл был очень схож со своим сыном – глядя на него, легко было сказать, как будет выглядеть Леон через два-три десятка лет. Тот же прямой, чуть приплюснутый на конце нос, те же густые брови, такой же невысокий рост. – Говорил, что вы интересный молодой человек…

– Прошу прощения, пан Людвик, – Глеб благодарно склонил голову. – Но я пока что ничем не заслужил подобных отзывов. Впрочем, я благодарен пану Габриэлю…

– Похвальная скромность, – Радзивилл приветливо улыбнулся. – Но я думаю, пан Кароляк не просто так рекомендовал нам вас?

Нам.

В зале, кроме них, не было никого. Проводив гостя до дверей зала, Леон куда-то вдруг исчез, и Глеб про себя побаивался, что молодой князь всё-таки обиделся, если не на него, так на своего отца, который, похоже, тоже в чём-то таился от сына.

Помолчав несколько мгновений, словно собираясь с духом, Глеб наконец решился и выговорил:

– Мы их наследники – страшиться мы не вправе…

Пан Людвик поднял брови, несколько мгновений разглядывал покрасневшего Глеба и наконец, сказал в ответ:

– Преодолённый труд – всегда ступенька к славе[8]. Ай да пан Адам, он даже в русской столице нашёл своих. С вашего позволения, пан Глеб, я приглашу к разговору ещё одного человека.

Лакей молча выслушал приказание и так же молча исчез за дверью. Глеб не разобрал, что именно говорил лакею пан Людвик, но тут и гадать было незачем – попросил кого-то позвать. А кого именно – ты, Глеб Невзорович, скоро увидишь и сам.

Увидел.

В дверь вошёл сухощавый середович в военной форме со знаками различия бригадного генерала – впалые щёки, выдающийся римский нос, белокурые локоны, едва заметная седина.

Глеб вскочил с места, как подброшенный пружиной.

– Михаил Гедеон Радзивилл, – представился он, весело и живо блестя глазами. Дядя Леона! – понял Глеб. – Отцу нездоровится, он не смог сейчас встретиться с нашим гостем, но обещал непременно спуститься к обеду.

Отец, это должно быть, дед Леона, отец обоих этих Радзивиллов, сенатор-каштелян, виленский воевода.

– Ваша мосць! – поклонился Глеб как можно изящнее, в душе обмирая со страху – как бы не увидеть пренебрежение на лицах этих магнатов.

– Стало быть, пан Кароляк и пан Олешкевич вам кое-что рассказали, – сказал, наконец, пан Людвик. Сенатор-каштелян, изящно отложив в сторону нож и вилку – мелькнули над белой скатертью потемнелая морщинистая кожа рук и начищенное серебро, внимательно смотрел на кадета. Стол был накрыт на пять кувертов, хотя за столом было всего четверо – Леон почему-то к столу не вышел. Глеб несколько раз бросал в сторону двери взгляды, ожидая, что юнкер вот-вот появится, но этого так и не случилось. «Странно, – подумал озадаченно кадет. – Неужели всё-таки обиделся? Или у них в семье что-то не так?» Впрочем, никто из Радзивиллов не выглядел ни удивлённым, ни рассерженным – должно быть, у отсутствия Леона была какая-то весомая причина.

– Очень мало что, – позволил себе улыбнуться Невзорович. – Они больше изъяснялись намёками.