Не доверяй мне секреты

Значит, так. Орла переезжает в поселок, собирается здесь жить. Пару месяцев назад приезжала, чтобы осмотреться. Если верить Анжелин, это случилось вскоре после того, как она вышла из тюрьмы, и за несколько недель до ее телефонных звонков. Ясно, что она заранее все это спланировала. Интересно, что она про нас знает. Впрочем, я готова поставить последний пенни, что, когда мы с ней встретились в Эдинбурге, она уже знала, на ком женился Юан и за кого вышла я, сколько у нас детей, знала, что мы с Юаном работаем вместе в его мастерской. И еще много чего. Она держит нас за дураков. Юан прав на все сто: она злобное и коварное чудовище и жаждет крови. Звоню ему:

– Это я. Говорить можешь?

– Мама, это ты? – слышу хихикающий голос Дейзи. – Телефон Юана у меня. А он сейчас занимается виндсерфингом. Вообще-то, забавно получилось, потому что… – Она умолкает и снова хихикает. – Нет, ты весь мокрый! – кричит она.

Слышу в трубке приглушенный смех какого-то парня.

– Дейзи! Попроси Юана, чтоб перезвонил мне, как только сможет, хорошо?

– Ага.

Когда я отключаюсь, она все еще смеется.

Выхожу из ванной. Элла лежит на диване, смотрит телевизор. Держит в руке пакет, достает из него и поедает печенье с кремом, правда, довольно экстравагантным способом: зубами отскребает крем, а само печенье скармливает собаке, которая лежит рядом с ней, не сводя с ее движущейся руки завороженных глаз.

Элла переводит взгляд с экрана на меня, видит мое вытянутое лицо.

– Я люблю только кремовую серединку, – оправдывается дочь.

– А для собаки столько печенья вредно.

Элла кладет щеку на пушистую спину Мерфи:

– Ну вот, вечно она нам все испортит.

Я стискиваю зубы. Как я и предполагала, помирились мы с ней ненадолго.

– Ты с ним гуляла?

– А зачем с ним гулять? Ему и так хорошо!

Она встает и бросает псу пустой пакет. Он подхватывает, тащит на свое место, рыча, принимается рвать зубами.

– Хоть бы посудомоечную машину загрузила…

– Через минуту я убегаю. Сара уже ждет. Будем наводить порядок у них на чердаке, а за это Сарина мама даст нам двадцать фунтов. – Элла недовольно надувает губы. – Она не хочет использовать рабский труд, в отличие от некоторых.

Так и хочется влепить пощечину, руки чешутся. Надавать по мордам за ее наглость, за ее недобросовестность, за ее наплевательское отношение ко всему и всем. Сжимаю кулаки, окликаю Мерфи. Нет, мне сейчас лучше прогуляться на свежем воздухе. Огромное небо, бесконечное море, может, в этой обстановке мои проблемы побледнеют и на душе не будет так отчаянно плохо.

Я быстро шагаю по песчаному пляжу, растянувшемуся до самого Сент-Эндрюса. Орла возвращается к нам в поселок – это одно, но Орла, которая возвращается в поселок с твердым намерением признаться, обнародовать обстоятельства гибели Розы… об этом даже подумать страшно. Стараюсь привести мысли хоть в какой-то порядок, но ничего не получается. С этим невозможно смириться. Орле здесь жить нельзя, это просто немыслимо. Надо как-то заставить ее понять это.

Вижу, по песчаному пляжу навстречу мне движется чья-то фигура. Сначала трудно разобрать, мужчина это или женщина. Когда она подходит ближе, вижу, что это Моника.

– Совсем забыла, какой здесь бывает сильный ветер! – кричит она, придерживая развевающиеся волосы. – Ты не против, если я тоже пройдусь с тобой?

– Нет, не против, – отвечаю я, изображая на лице улыбку.

Ну да, вчера занималась любовью с ее мужем, а сегодня вот… пытаюсь вести себя с ней естественно, и, как ни странно, у меня получается. Она идет рядом, стараясь шагать в ногу.

– Элла сказала, что хочет помочь Саре убраться у вас на чердаке.

– Я не поднималась туда уже несколько лет. Юан всю неделю где-то пропадает, дела у него все какие-то, я и подумала взять пару отгулов, выбросить всякий хлам. Его барахла там тоже хватает. Вряд ли ему уже понадобится, столько времени прошло.

Доходим до конца песчаного пляжа, карабкаемся наверх по кочкам, поросшим травой, и выходим на дорожку, ведущую к полуразрушенному коттеджу. Здесь еще более ветрено, и мы поплотней запахиваем плащи. Добравшись до самого верха, пыхтим, отдуваемся, я поворачиваюсь, чтоб полюбоваться открывшимся перед нами видом. Море цвета свинца, рокочут волны, с грохотом обрушиваясь на берег, сквозь огромные грязно-белые облака, гонимые ветром к востоку, кое-где видно синее небо.

– Здесь у нас так уныло, – вдруг заявляет Моника. – Мрачно, тоскливо, неуютно. В этих пейзажах читается все, что я так не люблю в шотландцах.

– А я так не считаю! – Скашиваю глаза и смотрю на ее профиль. – Эти пейзажи такие яркие, драматичные, захватывающие, а уж восход солнца у нас – такого нигде в мире не увидишь.

Она хватает меня за руку и поворачивается ко мне лицом.

– Ты веришь, Грейс, что прошлое повторяется?

Она это уже однажды говорила мне, как раз на днях, после дня рождения моих девочек. Отвечаю не сразу. Моника ждет. Глаза широко открыты, и кажется, в них отражается мое собственное предчувствие беды. Она ждет, что я изреку что-нибудь умное, исчерпывающее, окончательное, ждет, что мой ответ разрешит для нее какую-то загадку.