Не доводи меня

Андрей улыбнулся уголком рта. Затем он вытянулся, приподняв таз над сидением, чтобы удобнее было в карман залезть. Несколько секунд, и он вытянул белый листок. Я сразу его узнала. Но сообщить об этом не успела, потому что Андрей тут же начал читать:

– Я, Раскина Елизавета Александровна…

– Дай сюда!

Я ловко выхватила у Андрея листок. Вглядываться в него не стала. Знала, что это заявление о передачи вещи в ломбард. Оно оказалось у него. Так же быстро, как часы. Нет, я правда ввязываюсь в опасную игру.

Только меня это не страшило, а скорее наоборот – раззадорило. Но это я потом поняла. А тогда сказала искренне:

– Ты меня пугаешь.

Голос сорвался – я звучала испуганно. Андрей лишь мило улыбнулся.

– Я просто хотел тебе понравиться.

Затем он так быстро закрыл окно, что удивленный взгляд я бросила на тонированное стекло. Может, не так уж быстро. Просто с реакцией у меня сейчас было плохо. Я два дня на ногах, прошлую ночь плохо спала. Еще я сильно нервничала, и это еще мягко сказано.

Андрей включил фары автомобиля, потом выключил, и снова включил, словно подмигивая мне. Я улыбнулась, махнула рукой тонированному стеклу, и побрела прочь. Сперва пройдусь до аптеки, а потом уже домой.

Машина Андрея уехала. Наверное. Я не слышала звук двигателя, но это лишь потому, что дорогие машины ездят бесшумно… Ведь так?

Глава 4

Хочу тебя потрогать, закинуть как таблетку

Ты вкуса одинокой, дешёвой малолетки

От луны и до неба – МУККА

Я всегда оставляла окно в своей комнате открытым, но редко этим пользовалась. Сегодня моя предусмотрительность помогла мне впервые за долгое время.

Мы жили на первом этаже. Это чертовски помогало. Если бы не это, татуировок, то есть шрамов, которые они перекрывают, было бы в разы больше. Я часто сбегала через окно, не зная, когда вернусь домой. Сан Саныч у нас непредсказуемый. Сегодня ты для него маленькая сестренка. Завтра подколодная кобра. И «кобра» в сравнении с другими моими прозвищами еще довольно нежное.

Я так устала, что влезла в окно лишь со второго раза. Хотя не нужно быть человеком-пауком, чтобы забраться ко мне, при первой попытке нога соскользнула с подоконника. Ничего удивительного. Мое сознание плыло, хотя алкоголь выветрился давным-давно. Я еле держалась руками за раму окна. Что уж говорить про ноги?

Спать легла, не раздеваясь. Остаток сил ушел на подъем в окно. Я даже забыла кинуть бабкин инсулин в холодильник.

Обычно, когда я сильно уставала, сон не приходил и, заснув под утро, я просыпалась рано. Но в этот раз было иначе. Я продрыхла до полудня. Проснулась от духоты. Несмотря на открытое окно, во сне я вспотела, отчего ощущала себя совсем мерзко.

Первым делом я потянулась к телефону, чтобы узнать, который час. Очень долго я не понимала, почему телефон мне не отвечает. Я тыкала и тыкала кнопку блокировки, и лишь спустя полминуты вспомнила, что он разряжен еще со вчерашнего утра.

Поставив телефон на зарядку, я закрыла окно, чтобы духота не поступала, и села на кровать. Облокотившись на колени, я подперла ладонями подбородок. Выходить из комнаты не хотелось. Надо было как-то разузнать обстановку: ушел Сан Саныч или еще нет. Он приезжал к нам всего два раза в месяц – в дни обязательных медицинских осмотров бабки. Я сразу сказала, что не буду всем этим заниматься. И не соглашалась, как бы Сан Саныч ни заливал мне о том, что мне водить бабку по врачам сподручнее, ведь мы живем вместе. Легко ему – всего пару раз сходит с ней ко врачам, а так все время в собственном доме с женой. А все остальное – уколы и бабкины капризы – терпеть мне.

Просидев на кровати лишь минуту, я покинула комнату, гонимая нуждой. В квартире было тихо. Но радоваться я не спешила. Может, он просто затаился?

Тем не менее все свои дела я провернула тихо, стараясь даже воду из стакана пить беззвучно. Затем я вернулась в свою комнату, взяла инсулин, и снова двинулась на кухню. Там я расставила лекарства, взяла одноразовый шприц, и пошла в комнату бабки.

Едва я открыла дверь, на меня дохнуло чем-то кисловатым. Такой запах есть только в жилищах стариков. Хотя он был не материальным, боли причинял столько же, сколько удар в солнечное сплетение. Бабку я не любила. Но из всех в мире – меньше всего. Как бы там ни было, она старалась ради меня и Сан Саныча. А ошибки все допускают.

Как закостенелому разуму бабки принять то, что детей бить нельзя? Я ей это прощала. Сейчас ее удары были совсем слабыми. Это меня даже расстраивало. Чем слабее бьет – тем ближе к ней смерть. Я чувствовала ее на пороге комнаты, отчего неосознанно разогнала рукой воздух, словно отгоняя ее.

Смерть ушла. Надолго ли? Странно, что я не чувствовала ее позавчерашней ночью. Наверное, смерть заранее знает, умрешь ты сегодня или попозже. И вызвать ее своим желанием – невозможно.

– Доброе утро! – сказала я слишком бодро.