Не дрогнет рука.

- Ирочка! - воскликнул я, охваченный глубоким сердечным сочувствием к бедной девушке, не подозревающей, какой удар готовит ей судьба. - Помните, о чем я вам сказал при прощании…

Едва я договорил эту фразу, как дверь кабинета с силой захлопнулась. Я поднял глаза, вспомнив о Гале, но ее уже не было в комнате.

- О чем вы говорили? - тихо спросила меня Ирина.

- Если вам или вашей семье будет грозить беда, если вам когда-нибудь понадобится верный друг, чтобы вы вспомнили обо мне.

- Я не раз думала об этих словах и верю, что… - Тут она осеклась и сердито крикнула кому-то: - Уйдите и закройте дверь! Будет ли когда-нибудь этому конец?

- Кто это? - спросил я.

- В этом доме невозможно ни с кем поговорить без того, чтобы не подслушивали, - с сердцем ответила она. - Надоело до смерти. А в театр я сегодня не пойду, увидимся завтра на лекциях.

Я понял, что последние слова сказаны для отвода глаз. Боясь, как бы она не бросила трубку, недослушав, я крикнул: «Позвоните мне, когда найдете нужным!» - и назвал номер своего телефона. В ответ послышался только металлический звук опускаемого рычага.

Долго я сидел у стола, глубоко задумавшись и перебирая в мыслях происшедшее. Меня не на шутку взволновало косвенное подтверждение моей догадки, что человек в стеганке мог быть действительно Радием Роевым, обрадовало примирение с Ириной, но я был очень смущен тем, что из-за моей бестактности Галя оказалась невольной свидетельницей такого разговора. Все произошло так, точно я умышленно хотел показать ей, что сердце мое принадлежит другой девушке. Каким бессердечным человеком она должна была считать меня после этого! Ощущение страшнейшей досады и неловкости не оставляло меня весь день, заслоняя ту радость, которую принес разговор с Ириной.

Боюсь, что наука этого не подтверждает и я могу навлечь на себя подозрение в идеализме, но мне иногда кажется, что даже на далеком расстоянии человек может ощущать, когда о нем кто-то вспоминает недобрым словом. Не зря в народе говорят, что если кого ругают, то у него уши горят. И хотя у меня уши не горели, но на душе было тяжело.

Но это не мешало мне заниматься работой. Я посоветовался с Нефедовым относительно появления в Борске и Озерном неизвестного молодого человека в ватном стеганом костюме, опустив, конечно, все то, что имело отношение к моим чувствам.

- Интересная получается чертовщина, - задумавшись, сказал Нефедов. - Только не фантазия ли это? Ты сам говоришь, что на вокзале не успел разглядеть, действительно ли это твой бывший приятель или незнакомый человек. Тех людей, которые приносили передачу Семину и Бабкину, ты вовсе не видел, а то, что они были в ватниках, еще не доказывает, будто это был один и тот же человек. Попробуй-ка найди в наших магазинах другую подходящую для работы одежду. Волей-неволей тысячи людей в стеганках ходят. В управление звонить о твоем Радии я считаю пока рановато, а здесь мы возьмем его на заметку и, как только этот парень опять появится, - посмотрим, что это за птица.

Я послушался совета моего более опытного товарища и решил, прежде всего, закончить дело самого Бабкина, а потом уж разыскивать его сообщников.

В течение двух суток я упорно готовился к решающему поединку с Бабкиным, намереваясь преподнести ему неожиданный сюрприз.

Я уже упоминал, что сфотографировал изображение человеческого глаза из медицинского атласа. Затем я сильно увеличил этот снимок и вмонтировал на место зрачка вырезанное из фотоснимка лицо Бабкина. Потом этот монтаж переснял на открытку. Когда все было подготовлено, пригласил к себе в кабинет прокурора и велел привести Бабкина.

Прокурор, Николай Северьянович Осетров, грузный, седоватый, лет под пятьдесят мужчина с порядочным брюшком, был, несмотря на суровые черты лица, человеком в высшей степени мягким, деликатным, но крайне осторожным в тех случаях, когда вопрос касался закона.

Чтобы не заводить излишних споров, я не стал пока посвящать его в свой замысел.

Осетров был хорошо знаком с делом Бабкина и нисколько не сомневался, что этот фрукт не только участвовал в грабежах вместе с Саввиным и Филициным, но и был организатором этой шайки. Он также допускал, что Бабкин убил Глотова, но считал, что при тех незначительных уликах, которые до сих пор были добыты, мне ни за что не удастся заставить Бабкина признаться. Однако он знал, что я добиваюсь признания Бабкина главным образом для того, чтобы попутно выявить дополнительные улики, которые могли бы оказаться решающими.

- Садитесь вот сюда, Николай Северьянович, - сказал я прокурору, заботливо усаживая его подальше от стола, на диван рядом с Нефедовым. - Сейчас мы начнем. Я давно хотел, чтобы вы лично убедились, как ведет себя на допросах этот Бабкин.

Стул для Бабкина я поставил не поодаль, как обычно, а вплотную к своему столу. Это тоже входило в мой план.