Не думай о секундах свысока

Утром
         ярким, как лубок.
Страшным.
Долгим.
Ратным.
Был разбит
         стрелковый полк.
Наш.
В бою
         неравном.
Сколько полегло парней
в том бою —
не знаю.
Засыхало —
без корней —
полковое знамя.
Облака
         печально шли
над затихшей битвой.
И тогда
с родной земли
встал
         солдат
                   убитый.
Помолчал.
Погоревал.
И —
         назло ожогам —
грудь свою
забинтовал
он
багровым шелком.
И подался на восток,
отчим домом
         бредя.
По земле
         большой, как вздох.
Медленной,
         как время.
Полз
пустым березняком.
Шел
лесным овражком.
Он себя
         считал
                   полком
в окруженье
вражьем!
Из него он
         выходил
грозно и устало.
Сам себе
         и командир,
и начальник штаба.
Ждал он
часа своего,
мстил
врагу
кроваво.
Спал он в поле,
и его
знамя
         согревало…
Шли дожди.
Кружилась мгла.
Задыхалась
         буря.
Парня
         пуля
                   не брала —
сплющивалась
пуля!
Ну, а ежели
         брала
в бешенстве напрасном —
незаметной
         кровь была,
красная
на красном…
Шел он долго,
         нелегко.
Шел
         по пояс в росах,
опираясь на древко,
как на вещий
посох.

Баллада о зенитчицах

Как разглядеть за днями след нечеткий?
Хочу приблизить к сердцу этот след…
На батарее
         были сплошь девчонки.
А старшей было
восемнадцать лет.
Лихая челка над прищуром хитрым,
бравурное презрение к войне…

В то утро танки вышли прямо к Химкам.
Те самые.
С крестами на броне…
И старшая,
         действительно старея,
как от кошмара заслонясь рукой,
скомандовала тонко:
– Батарея-а-а!
(Ой, мамочка!..
Ой, родная!..)
Огонь! —
И —
         залп!..
И тут они заголосили,
девчоночки,
запричитали всласть.