Не дура

– Мне они не показались нормальными. На грани извращений. Именно то, чем мы можем питаться только в наших фантазиях.

На слове «извращений» официант поднял голову: видно было, что оно его заинтересовало. Мне кажется, он даже готов был сам предложить нам тарелку на бой, лишь бы досмотреть драму до конца.

– Так вот о чем твоя постоянная задумчивость?

– А твоя разве нет? Только не надевай на себя маску праведника. Так ты все-таки спал с ними?

– Хорошо, считай, что я переспал со всеми женщинами, которых только встретил.

– Я знаю, что у тебя их было достаточно.

– Ну и что это меняет? – подозвал я официанта, чтобы рассчитаться за этот порыв чувств.

– Теперь, может, я тоже хочу и именно так, как ты описал.

– Прямо здесь?

– С ума сошел?

– Нет.

– А жаль, похоже, по мне так никто и не сойдет с ума. Разве что эта бедная ваза.

– Почему бедная?

– Ваза без цветов, что женщина без любви – бедна.

Спутник

– Почему осенью резко падает настроение?

– Потому что все позитивные люди сбиваются в стаи и улетают на юг.

– А мы почему до сих пор здесь?

– Мы – одиночки, мы – психи, мы пытаемся поймать кайф от листопада, – ответила мне Люба, лежа в моих объятиях.

Осенью лирика была налицо. Это было видно не только на моей блаженной физиономии – такая бывает, когда человек влюблен или душевно болен, что одно и то же; стихи лились из меня, как из рога изобилия. Мой рог изобиловал по воскресеньям. В воскресенье на почте был выходной, и никто нам с Любой не мог помешать наслаждаться обществом друг друга среди писем, посылок и бандеролей. Никого нельзя было так послать далеко, как посылки. Мы посылали все и всех подальше и наслаждались друг другом.

Каждое воскресенье ждал, как Новый год. По воскресеньям я воскресал. Но скоро воскресенья стало не хватать, этого для любви показалось чертовски мало.

Мне, такому любителю получать знания, познавать что-то новое, после встречи с Любой сидеть в школе за партой по шесть часов в день иногда становилось невыносимо.

Эту задачку я решил легко. Просто стал прогуливать по одному уроку. Начиналась перемена, я шел на почту и приходил к следующему уроку. Трудно ходить на уроки, когда в голове полярное сияние хрустальный светом озаряет полнеба, а под ногами только примитивные ноты снега: хрум-хрум. От почты и дома, где жила Люба, до моего дома было восемь километров. Благо, школа в Печенге находилась в пяти минутах от почты. Утром в школу учеников из Спутника, где я жил, в Печенгу отвозил автобус, а после школы в 14:30 привозил обратно. По субботам я со своей группой играл на танцульках. И единственная ночь, которую я мог проводить с Любой, была с субботы на воскресенье. Поэтому дневные короткие встречи были как нельзя кстати, словно приятный десерт в рутине будней. Их можно было сравнить с бесконечностью заполярных сопок, так похожих друг на друга. Среди которых так легко было заблудиться, сгинуть, пропасть, потому что одна была вылитая следующая. А пропадать никак не хотелось, потому что в ушах звучали Битлы.

* * *

Проснувшись к полудню, я не сразу понял, где нахожусь, но вспомнив прошедшую ночь, ощутил приятную истому по всему телу. Любы опять не было. Я начал нервничать, представляя, что еще с ней может приключиться. Неужели она пошла мириться со своим Русланом. Мне не хотелось об этом думать. Вспомнив про «носочки в тазике», я постарался насмешить себя карикатурой в журнале «Крокодил», который странным образом оказался в моих руках, надпись под рисунком вызвала легкую ухмылку, но это не сильно помогло. Чтобы как-то унять ревность и успокоиться я вспомнил слова отца («не знаешь, что делать, не суетись, изучай дислокацию») стал осматривать помещение.

Благо, что в школу не надо, отец на корабле в далеком военном походе; хорошо, что матери успел вчера позвонить, сказав, что я у своего друга Сережи, и мы репетируем новые песни.

Меня окружила пресса (сколько ее еще будет в моей жизни, я еще не мог себе даже представить).

«Какая чудесная пара», – вздыхали письма. «Посылают же людям такое счастье», – вздыхали посылки. «Бандерлоги», – скрипели сургучом бандероли, глядя на наши любовные игры.

Но вскоре Люба пришла, веселая и свежая, в короткой черной юбке и в облегающем белом свитере, которые еще сильнее подчеркивали ее восхитительные формы. Без макияжа и помады, длинные, прямые, сияющие волосы аккуратно убраны в шикарный хвост.

– Джимик! Привет! Как я по тебе соскучилась!!! Ты выспался, любимый? Какой-то ты недовольный! Не рад видеть свою девочку? – повисла она на моей шее.

– Рад, конечно! – сонным голосом пробубнил я.

– А что не вижу восторга на личике симпатичном?

– Представил носочки в тазике, – воскресил я вчерашнюю историю.

– Ха-ха-ха!! – заставила рассмеяться она себя. – И ты поверил в эту муть?

Я промолчал. Я поверил. Но обиды не было, только гора с плеч, та гора, что вчера я успел взвалить на себя, точнее, которой меня нагрузила Люба.