Не единственная

— Я поеду за границу, господин Рональд. Самостоятельно. Если… если я не нужна вам. Но я не выйду замуж, я не хочу этого! Брак с нелюбимым не для меня. Вы знаете, я всегда хотела лишь одного! — она вскочила со стула. Все, что жило в ней эти годы, прорвалось наружу. Неуправляемое, горькое, сильное. Как река взламывает лед, заставляя огромные глыбы лететь к океану. — Быть с вами — во всех смыслах, какие можно придумать! Я хочу разделить вашу жизнь, хочу дарить вам себя… — Аньис посмотрела ему в лицо сквозь слезы, ощутила, что ее начинает трясти от волнения и бессилия. — Поэтому не будьте так жестоки! Если вам я не нужна, то хотя бы не требуйте, чтобы я вышла за другого! — с горьким упреком добавила она.

…И стояла, качаясь, как в тот первый раз, когда он ее увидел. Но ждала ответа, глядя в глаза, не опуская взгляд.

— Хорошо, моя девочка, — вдруг сказал он. Стремительно, словно нельзя было медлить ни секунды, обошел стол, что разделял их, и Аньис даже не заметила, как оказалась в воздухе. Он подхватил ее на руки и сел в кресло. Вгляделся в ее лицо, отвел с него упавшие пушистые пряди, и, собирая пальцем ее слезы, повторил: — Хорошо, моя девочка, я тоже очень люблю тебя, — и коснулся ее губ горячими губами. Нежно, легко, пока что целомудренно, ненадолго… Но Аньис вдруг залило неожиданное счастье, как будто солнце выглянуло после грозы. Как в тот день, когда она бежала к нему, получив в подарок картину. И сквозь нежность она уловила что-то более горячее, более живое, запрятанное глубоко на годы, но прорывающееся в едва ощутимых мелочах. — Ты просто не дослушала, я ведь не все еще сказал… Аньис, я могу сам жениться на тебе.

Аньис подумала, что ослышалась, слишком нереальным, слишком долгожданным было то, что он сказал. Ведь на это она почти не надеялась… Голова закружилась от фантастической, неземной радости.

В его черных глазах вдруг сверкнула молния, он чуть подался лицом к ней, словно собирался поцеловать по-настоящему. Но внезапно отпрянул, и смуглое лицо стало серьезным. А Аньис ощутила тревогу: вот сейчас может все сорваться, сейчас он сделает шаг назад, разрушит все какой-нибудь дурацкой причиной…

— Я сам хочу этого. Но я не уверен, что это хорошо для тебя, — сказал он. — Пойми, Аньс, я тоже хотел быть с тобой с того момента, как ты взорвала мою душу в праздничном зале. Я мог относиться к тебе, как к ребенку, но это всегда было во мне… Ты и мое сокровище, не только драконье, — он слегка прижал ее к себе, заставляя горячую волну резко, неуправляемо пробежать по телу. — И я сделаю все, чтобы тебе было хорошо — со мной или без меня. Но… со мной у тебя не будет детей. Мой народ не может иметь потомство с людьми. Мы можем взять сколько захочешь приемных, но родить от меня ты не сможешь. Подумай об этом… Моя голова вечно забита вопросами мировой гармонии, — усмехнулся он, — и я часто уезжаю в командировки… А еще…

— Я всегда выберу вас, господин Рональд! Перестаньте! — прервала его Аньис. И добавила совершенно серьезно, уже без волнения заглядывая в черную бездну его глаз: — Вы моя жизнь. Никто другой.

Он снова вгляделся в ее лицо. И вдруг рассмеялся. Не с насмешкой, а радостно, от счастья.

— Я хочу знать только одно: почему я? — спросил он. — Почему не кто-нибудь из твоих поклонников, обивающих наш порог? Не кто-нибудь из стражи, что вечно буравит тебя взглядом? Почему не самоотверженный бывший жених и не принц архоа? Почему я?

— Потому что вы — это вы, — улыбнулась Аньис. — Как можно сказать, почему любишь… Но если вы спрашиваете… Может быть… Садди, все мои поклонники, Эдор тем более — все они хотели обладать мной. Они хотели меня для себя. Для радости и наслаждения от обладания мной… А вы… Вы имели на это полное право, но вместо этого всегда давали что-то мне, думали о моем благе… Заботились обо мне, дарили свое внимание, даже отказывались от меня ради меня самой… Я ведь могу это понять, господин Рональд… И именно вы дважды спасли мне жизнь.

— Хранить, а не править, — улыбнулся он. — Это был девиз моего народа… Наверное, он впитался в меня слишком сильно… Мы будем вместе, Аньис. И через четыре месяца, если не передумаешь, поженимся.

Он прижал ее к себе сильнее, скользнул горячей рукой на затылок, жадно закопался в волосы. Сердце бешено забилось, но, казалось, остановилось, когда он наклонился и впился губами в ее губы. Нежно и твердо, окутывая и пронзая одновременно… От ощущения горячего движения во рту, от блаженной долгожданной близости мир закружился и потерялся.

Были только горячие губы и язык, их движения, одновременно ласкающие и овладевающие. Сильно, твердо и страстно разнося по телу сладкие тягучие волны. Они устремлялись вниз, заставляя узлы завязываться внизу живота, а саму Аньис — изгибаться навстречу. А губы и руки — отвечать, может быть, неумело, но с искренней страстью.

Только бы это не прекращалось, думала Аньис, отдаваясь нарастающему вихрю. Но вдруг он пошел на спад, словно листья, кружащиеся в порывах ветра, начали медленно оседать на землю.