Не гаси свет

«Ты поэтому так ожесточилась? Из-за родных стала холодной, как камень? Расчетливой до невозможности? Или это очередное вранье? Еще одна выдумка?" Слова Корделии так походили на ложь, что вполне могли быть правдой… От нее словно веяло запахом социальной нищеты, интеллектуальной скудости, грязи, мерзости и алкоголизма. Несколько случайных книг (а может, и ни одной), зато игровая приставка и телескопическая антенна — не глушить же мозг только алкоголем, нужно сдобрить его вульгарщиной… Чуточку слишком стереотипная картина? Стереотипная, но правдивая — достаточно взглянуть на лица прохожих на улицах.

— Вы с Иланом и представить не можете, что для меня значит эта стажировка… Работать на радио. Учиться. Выбраться из низов и оказаться в раю… Я впервые увидела свет в конце тоннеля… — вздохнула Корделия.

— Как ты к нам попала?

Корделия колебалась, стоит ли отвечать, но, видимо, решила, что раз уж начала…

— Послала резюме… Фальшивое от первого до последнего слова, — призналась она. — Но я имею право на это место. Пока мои родители пялились в телевизор, а придурок-братец играл в Grand Theft Auto IV,[41] я брала книги в медиатеке[42] и читала все, что попадалось под руку. Я бросила школу в шестнадцать, но пока училась, у меня все годы были лучшие оценки по французскому. Да, я соврала, но работу свою делаю хорошо, разве нет? Во всяком случае, не хуже любого другого…

«Не совсем так», — подумала Кристина. Она не раз удивлялась пробелам в знаниях Корделии и спрашивала себя, как девушка попала на радио.

— Я пытаюсь совершенствоваться, правда пытаюсь, — продолжила стажерка.

«Она что, уловила сомнение в моем взгляде?» — удивилась ее собеседница. А девушка продолжала:

— Я знаю, что смогу всего добиться. Я ценю мою работу и работаю на износ, ты ведь знаешь…

Штайнмайер кивнула. Девчонка действительно умела вкалывать. Последняя ее фраза прозвучала вполне искренне. Гостья сказала себе, что не должна поддаваться эмоциям, что нужно сохранять хладнокровие и отстраненность. Корделия просто бьет на жалость, хочет ее умаслить.

— Назови имя, — жестким тоном произнесла Кристина, ставя бутылку на стол.

— Хочешь еще пива? — спросила Корделия.

— Имя! — повторила ее коллега.

Молчание, глаза стажерки опущены.

— Корделия… — осторожно позвала ее Штайнмайер.

— Если я скажу, меня заставят заплатить. Дорого.

— Подумай о сыне. Я дала слово, что помогу. Если ты поможешь мне.

По испуганным глазам Корделии Кристина поняла, что та не знает, как поступить, и решила подтолкнуть ее:

— Вот мое предложение: ты все расскажешь Гийомо, а я обеспечу тебе защиту — скажу, что ты стала жертвой шантажиста. Я сумею убедить его, что ты отлично работаешь и должна остаться на радиостанции. Я не только не стану подавать жалобу, но и помогу тебе — в том числе деньгами. Поговори с Гийомо, но имя назови только мне, никого другого это не касается.

— Они причинят вред моему сыну!

Зрачки Корделии снова расширились, и Кристина поняла, что она не блефует — ей действительно страшно.

— Я… я… послушай, мы найдем… где спрятать… твоего… сына и тебя… — забормотала Штайнмайер неуверенно.

Черт, да что с ней такое?

Слова вдруг стали липнуть к зубам, как карамельки, а губы отказывались шевелиться. Кристина протянула руку к столику, и это движение показалось ей ужасно медленным. Мозг явно тормозил… А может, это тело взбунтовалось? Бутылка из-под пива опрокинулась и покатилась со странным, объемным и каким-то искаженным звуком, а потом в полной тишине упала на ковер.

— Что… что со мною происходит? — с трудом выговорила Кристина заплетающимся языком.

Хозяйка смотрела на нее, сжав губы.

Штайнмайер встряхнулась. Соберись, малышка.

— Кристи-и-иннна-а-а-а… ты уве-е-е-е-ере-ена-а-а, что хо-о-оро-о-ошо-о-о се-ебя-я чу-увствуе-е-ешь? — донеслись до нее слова стажерки.

Что у нее с голосом? Наверное, девчонка что-то приняла… Какая смешная интонация…

Кристина с трудом сдерживала нервный смех. Они заторчали. Обе.

Потом было ощущение холода в пальцах, а комната и диван, на котором сидела Штайнмайер, раскачивались, как палуба корабля. Глаза Корделии. Сигнал опасности в мозгу: ее взгляд стал прежним — холодным и расчетливым.

На щеках Кристины выступила испарина: «О, черт, мне и правда нехорошо…» Сердце колотилось, как сумасшедшее. Ее все сильнее тошнило. Вот ведь кошмар…

Происходило что-то неправильное.

Кристина подняла глаза и ужаснулась: девица снимала пеньюар. Ее длинное, покрытое татуировками тело напоминало иероглиф.

«Корделииия… Что ты делаешь?..»

«Мне пло-о-охо… совсем пло-о-охо-о-о…»