Не гаси свет

— …чтобы пожаловаться… на… — Их начальник перевел дух. — На твое поведение. Вернее будет сказать — на преследование. Сексуальное преследование: непристойные предложения, неуместные жесты и даже угрозы увольнения, если она не уступит. Корделия не хочет давать делу официальный ход, но требует, чтобы это прекратилось. Ей не нужны проблемы, а стажировка очень важна для нее. Она не намерена выносить сор из избы.

Кристина издала язвительный смешок.

— Веселишься?! — возмутился Гийомо. — Тебе смешно?

Штайнмайер готова была взорваться, но справилась с гневом и заговорила почти спокойно:

— Не говори, что веришь этой ахинее! Да ты посмотри на нее…

Этим утром стажерка облачилась в умопомрачительный килт, черные колготки и толстовку с надписью АЛХИМИЯ на груди, а на ногах у нее были высокие черные кеды с серебряными заклепками. Для губ и ногтей Корделия выбрала кроваво-красный цвет, а шарики пирсинга у нее на лице зазывно поблескивали. Ну разве можно поверить хоть одному слову этой тощей каланчи, которая косит под Круэллу?[34]

— Она говорит, что ты… гм-гм… не один раз тискала ее в туалете. — Гийомо слегка порозовел. — Пыталась поцеловать. Приглашала к себе на стаканчик…

— Чушь, — ответила Кристина.

— Что без конца делаешь ей… предложения…

— Чушь.

— Что бомбардируешь ее мейлами… гммм… сексуального характера… даже порнографического.

— Господи, бедняжка бредит! Да взгляни ты на нее!

— Вот именно…

Что значит — «вот именно»?

— Именно поэтому ты и выбрала Корделию в качестве объекта для домогательств — решила, что ей никто не поверит, если она вдруг пожалуется, — заявил программный директор.

Кристина посмотрела на него как на буйнопомешанного.

— Это какая-то идиотская шутка! Вы все рехнулись!

Гийомо молчал, и она продолжила:

— Ты не забыл, с кем говоришь? Это я, Кристина, я работаю здесь уже семь лет! Я что, похожа на сумасшедшую?

— Корделия говорит, что именно поэтому ей так трудно с тобой общаться.

— Неужели? Ладно… Пусть покажет эти пресловутые мейлы. Ну, где они?

Гийомо подтолкнул к ведущей стопку распечатанных страниц:

— Смотри…

В кабинете повисла гнетущая тишина. Краем глаза Кристина заметила, что Илан вжался в кресло, и почувствовала на себе взгляд Корделии. У нее екнуло сердце.

— Что за бред… — пробормотала она и начала читать:

Прости меня, Корделия. Я не хотела угрожать. Ты знаешь, я не желаю тебе зла. Я все время о тебе думаю, это сильнее меня. Я схожу с ума, когда чувствую твой запах, слышу твой голос, касаюсь тебя. Со мною такого никогда не было.

Кристина

Корделия, ответь мне, прошу. Я так больше не могу. Ни за что не догадаешься, что я сейчас делаю. Выпила полбутылки вина. Лежу на кровати — голая… И думаю о тебе. О твоем теле, пирсинге, груди… Я очень возбудилась… Мне не стоит писать такое. Мне вообще не стоило писать тебе сегодня вечером — слишком опасно.

Твоя Кристина

Корделия, не хочешь поужинать со мной в субботу? Соглашайся, прошу тебя. Это тебя ни к чему не обязывает, честно. Просто дружеские посиделки. Обещаю, никто ничего не узнает. Позвони мне. Пожалуйста.

Кристина

Корделия, ты не отвечаешь, значит, осуждаешь меня. Не стоит проявлять враждебность — твое будущее в моих руках.

К.

Корделия, даю тебе двадцать четыре часа на ответ.

Подобных посланий было несколько десятков. Кровь прилила к голове Штайнмайер, ладони у нее стали влажными.

— Немыслимо, — сказала она. — Абсурд! Я их не посылала… Считаешь, я могла написать подобное? Да еще и подписаться?

Гийомо сокрушенно покачал головой:

— Мы проверили, Кристина: мейлы отправлены с твоего компьютера, с твоего IР-адреса.

— Ты прекрасно знаешь, что моим компьютером мог воспользоваться кто угодно! Подсмотреть пароль — плевое дело. Держу пари — эта маленькая дрянь сама их и сочинила.

Директор снова кивнул и поднял на ведущую глаза. Таким холодным взглядом он не смотрел на нее, даже когда очень гневался. Затем повернулся к Илану:

— Ты готов повторить — сейчас, при всех — то, что я уже слышал?

У Штайнмайер похолодела спина. Лицо ее помощника стало пунцовым.