Она опять рассмеялась и, как показалось Рачееву, не совсем для него, а отчасти и для тех, что сидели за круглым столом. Смех у нее был сдержанный и мягкий. Вообще он заметил в ее обращении некоторую сдержанность, отсутствие суетливости и быстрых жестов. Это ему понравилось.
– Почему же мускулистые? – спросил он.
– Право, не знаю почему. Николай Алексеич ничего такого про вас не говорил мне, а вот подите же!.. Но скажите, это правда, что вы постоянно живете в деревне?
– Да… Но разве это такая редкость? У нас немало есть помещиков, живущих постоянно в деревне…
– И я знала три сорта таких помещиков: одни – ушедшие с головой в хозяйство, отдавшиеся душой и телом этому ремеслу, приносящему выгоду. Они ездят по ярмаркам, продают, покупают, меняют лошадей, скот, разузнают цены на хлеб, на шерсть. Это – промышленники. Другие работают весной, летом и осенью, чтоб зиму провести за границей, а третьи живут круглый год в деревне по скудности средств, жалуются на плохие времена и проклинают судьбу. Вы, конечно, не принадлежите ни к одному из этих трех видов…
– Вы хорошо это определили, но забыли еще про один вид – самый новый, – сказал Рачеев, – это – мудрствующие лукаво и выворачивающие свою душу наизнанку!..
– Вы принадлежите к ним? – с ужасом спросила Евгения Константиновна.
– О нет, ни в каком случае! – решительно ответил Дмитрий Петрович. – Ни в каком случае! Я именно принадлежу к людям, которые живут на свете, не мудрствуя лукаво. Я не придерживаюсь никакого учения, кроме учения моей совести… Но я думаю, что и вы так живете, Евгения Константиновна?..
Она медленно отрицательно покачала головой.
– Это еще вопрос, Дмитрий Петрович! – задумчиво проговорила она и немного помолчала, но сейчас же оживилась, опять повернула к нему свое лицо и заговорила приветливо. – Но вы не думайте, пожалуйста, что я сейчас же заставлю вас излагать мне учение вашей совести… Я только надеюсь, что это от меня не уйдет, когда мы познакомимся немного ближе, если вы захотите этого…
– О да, я этого хочу! Вы меня очень интересуете…
– Да? Почему? Скажите, почему? Мне это понравилось, что вы так сказали просто и серьезно, без ужимки и без того взгляда, каким обыкновенно сопровождают подобные слова… Я думаю, что это не комплимент…
– Нет, в самом деле, это правда: вы меня очень интересуете, и знаете – почему? Это пустяк, одна черточка, один штрих, не более, и, может быть, покажется смешным…
– Ну-те, ну-те! Наверно, не покажется…
– Вы только что на мои слова заметили: это еще вопрос, Дмитрий Петрович! И сказали это таким тоном и так помолчали… Мне кажется, что в это мгновение перед вами вихрем пронесся ряд картин вашей жизни… В эту минуту вы были удивительно правдивы… И вот это меня заинтересовало.
– Ах, как вы правы, тысячу раз правы!.. Так редко удается быть правдивой, – большею частью, когда не думаешь об этом, вот как в этот миг, который вы уловили… Простите, я на минуту оставлю вас…
В глубине двери, которая вела в боковую комнату, показалась фигура. высокой старой женщины в белом кружевном чепце, что-то вроде экономки. К ней-то и пошла хозяйка и скрылась за тотчас опустившейся портьерой.