Не герой

– Я просто живу, как считаю удобным, разумным и справедливым. А дело само собою делается… А скажите, – прибавил он, заметив, что разговор начинает сосредоточиваться на его особе, – кто эти господа, с которыми вы меня познакомили?

– Едва ли они могут вас интересовать! Давайте лучше, Дмитрий Петрович, продолжать наш разговор, – ответила Высоцкая.

– О, меня все интересует. Ведь я в Петербурге бываю один раз в семь лет…

– Извольте, я вас познакомлю. Старичок – это Мигульцев, известный деятель по народному образованию…

– Мигульцев? Гроза школ и школьников? Этот веселый добродушный старик? Никогда бы не подумал этого…

– Да ведь это делается случайно. Когда он начинал карьеру, тогда это направление было законом. Если б он держался другого, то и карьеры не сделал бы. А теперь, положим, другие времена, но за ним уже есть известная давность. Так уже все привыкли с его именем соединять школьную строгость, что ему никак нельзя отступиться. Но вы не можете себе представить, как он охотно хлопочет в смысле всяких послаблений, когда его попросишь об этом… А я его заваливаю десятками просьб…

– Значит, добрый человек при жестокой должности!..

– Если хотите, так. Ну, а вот вам и противоположность: Муромский. Он делает карьеру по благотворительной части. Но вы видели, какой это сухой и черствый человек… Я не знаю, что он может делать благотворительного… Вот вам и жестокий человек при доброй должности!.. Теперь вы знакомы с ними… Возвратимся к нашему разговору…

– Вот что, Евгения Константиновна, – промолвил он тем несколько резким тоном, каким внезапно переменяют разговор.

Она слегка вздрогнула и посмотрела на него с удивлением.

– Я не люблю недоразумений и недомолвок, а в особенности я не хотел бы, чтоб это было у меня с вами. Насколько я могу судить, вы очень интересуетесь моей личностью, которая, вероятно, этого не стоит. Вам кажется, что в моей личности вы встретите что-то новое, не похожее на то, что вам слишком хорошо знакомо, а в моей жизни, быть может, ответ на какой-нибудь из мучительных вопросов, мешающих вам спать спокойно. Я не скрою, у меня есть что сказать вам, то есть я разумею, что моя жизнь должна показаться вам поучительной. И говорю прямо, что мне даже хочется рассказать вам, как я жил, как живу, что думал и что думаю. Но мне столько же хочется узнать то же самое про вас. то есть как вы жили и живете, как думали и думаете… Вы мне кажетесь непохожей на других женщин и, конечно, не откажете мне в этой повести. Но скажите, вот если б я сейчас обратился к вам с этой просьбой: расскажите мне вашу жизнь, ваши мысли и чувства! Что вы сказали бы мне на это?

Она задумчиво молчала, а он ответил за нее:

– Вы сказали бы: я слишком мало знаю вас для этого! Не правда ли?

– По всей вероятности, да! – ответила она, заметно покраснев.

– Ну, вот видите. И это совершенно понятно, и то же самое сказал бы я, – продолжал Рачеев, – а вы просите меня. Евгения Константиновна, вы хотите узнать эту мою повесть по кусочкам, между прочим…

– Довольно, довольно, довольно, Дмитрий Петрович! – с живостью перебила она. – Вы меня смутили, но сказали правду… Спасибо вам… Спасибо именно за то, что вы сказали это прямо. Я понимаю: вы не хотите, чтобы ваша жизнь и ваши мысли были простой пищей для женского любопытства… Правда. Нам сперва надо немного узнать друг друга. Но знаете, это произошло оттого, что я слишком живо интересуюсь вами… Это – нетерпение, Дмитрий Петрович. Пойдемте, позавтракаем вместе!.. Будемте говорить о Бакланове, о Зеброве, о Двойникове, о Мигульцеве, о целом свете, только не друг о друге. Это лучший способ вернее узнать друг друга… Не правда ли?

– Кажется, что так! – с улыбкой ответил Рачеев.

Часа в два Рачеев вышел из подъезда на Николаевской улице. Он был взволнован, но волнение это было приятное, легкое, не имеющее ничего общего с тем, которое томило его после встречи с Ползиковым, Зоей Федоровной, Мамуриным. Он думал: "Да, эта женщина должна покорять всех, кого судьба приводит к ней. Да, я понимаю, что обширный круг ее знакомых сам собою превращается в обширный круг ее поклонников. Но ведь это – сила! Это живая сила, которая способна двигать горы! Неужели она этого не знает?"

Но, думая таким образом, он видел себя стоящим в стороне от этого обширного круга, как наблюдатель, случайно натолкнувшийся на интересное зрелище. "Нет, – мысленно прибавил он, – Бакланову не удастся приобрести на мой счет Шекспира".

Часть II

I