Не герой

Он продолжал оставаться за драпировкой, усердно мылся и столь же усердно размышлял на эту тему, оставляя без возражения слова Бакланова, который возился у стола, распоряжаясь давно уже принесенным самоварам.

Наконец Рачеев вышел к нему. Бакланов, здороваясь с ним, повторил свой довод.

– Ведь ты же приглашен, Дмитрий Петрович! Согласись, что это особая честь, когда дама просит едва знакомого мужчину: пожалуйста, сделайте мне визит, и назначает день…

– Да, да, конечно… Но я был бы очень счастлив, если бы эта честь миновала меня!.. – сказал Рачеев, присаживаясь к чаю.

– Удивляюсь тебе, Дмитрий Петрович! – воскликнул Бакланов, качая головой. – Ты просто начинаешь капризничать. Не забывай, что ты дал слово, да еще так твердо: я непременно буду у вас! Значит, тебя будут ждать. А разве это не преступление – заставить такую чудную женщину ждать напрасно?..

Рачеев отодвинул от себя стакан с чаем и не без некоторого удивления посмотрел на гостя.

– Ну, положим, я пойду, и я действительно пойду! Но из чего ты так настойчиво хлопочешь, скажи пожалуйста?

– О, из самых корыстных видов! – полушутливым тоном ответил Бакланов. – Если хочешь, скажу. Я давно интересуюсь этой женщиной как общественно-психологическим типом. И я отлично изучил ее. Одно только мне нужно – чтобы она в кого-нибудь влюбилась. Я видел это море при всевозможных освещениях – и в яркий солнечный день, и в сумерки, и во время легкого дождика, и в звездную ночь, и в морозец, но ни разу не видел его в грозу, когда гром ревет и молния сверкает, а волны подымаются кверху, как горные хребты… Воображаю, какая это дивная красота!.. Я почему-то думаю, что она должна непременно влюбиться в тебя…

Рачеев рассмеялся.

– Право, не знаешь, сердиться на тебя или смеяться! Это значит – ты заготовляешь ее для какого-нибудь своего творения?..

– А как же!? Центральная фигура большого социально-психологического романа! Трудно вообразить что-нибудь лучше!..

– Но ты забываешь, что я-то в нее ни в каком случае не влюблюсь!

– Этого и не надо! Мне ведь только нужен намек, а остальное – дело моего воображения. Но знаешь что, Дмитрий Петрович, я готов держать пари, что для тебя это даром не пройдет. Я не говорю, что ты непременно влюбишься, но… так сказать, ощутишь усиленное сердцебиение, а пожалуй, что даже и влюбишься, ей-богу, влюбишься!.. Ну, идет на сочинения Шекспира? У меня зачитали их, надо покупать вновь.

– Идет! Хотя у меня есть Шекспир, но, кажется, неполный! Идет, идет! Разумеется, ты полагаешься на мою добросовестность!

– Само собою! Час роковой приближается, одевайся!

Рачеев посвятил еще минуты три своему туалету, одел черный сюртук, и они вышли. Бакланов вызвался даже проводить его до Николаевской улицы.

– Первый раз вижу, чтобы романист так заботливо относился к судьбе своих героев! – шутя сказал Рачеев. – Ты даже боишься, чтобы я не улепетнул с полдороги. Но не бойся, Николай Алексеич, я твои интересы соблюду вполне, потому что она меня интересует, эта барынька!..

На углу Невского и Николаевской они расстались, причем Рачеев осведомился о состоянии нервов Катерины Сергеевны.

– Ну, на этот счет я никогда не могу поручиться более, чем на полчаса вперед! – сказал Бакланов. – Вот, Дмитрий Петрович, выдумай ты лекарство от этого недуга и получишь диплом спасителя человечества!

Они расстались. Рачеев приблизился к подъезду, позвонил и спросил у швейцара, дома ли госпожа Высоцкая.

– Не могу знать, – ответил швейцар, – пожалуйте наверх, там скажут!

"Однако, – подумал Рачеев, – ее может и не быть дома! Как же это? Она весьма определенно назначила мне день и час".