Не герой

– Да, Катя совсем развинтилась. Но я не думаю, чтобы поездка или что-нибудь другое могли исправить ее надолго… Такие уж у нее нервы, ничего с ними не поделаешь! – сказала Лиза, тоже негромко. – Знаете, это несправедливость. Я думаю, что таким женщинам надо непременно рождаться со средствами. Они могут жить только среди непрерывной смены разнообразных впечатлений… Они в этом невиноваты, потому что так устроены… И в Петербурге очень, много таких женщин… Девяносто на сто!..

– Нуте? Что вы? – почти с испугом воскликнул Дмитрий Петрович. – Значит, род человеческий портится…

Они оба замолчали. Продолжать разговор вполголоса было неловко – оба это чувствовали. Надо было переменить разговор.

– Итак, Ирина Матвевна умерла! – сказал Рачеев.

– Да, бедная тетушка!..

– Но она хорошо сделала, что оставила вам свое имение. Что же вы намерены с ним делать?

– Я ничего не знаю. Я об этом еще не думала, а и думать начну, ничего не придумаю. Мало думать, надо понимать что-нибудь.

– Я готов помочь вам в этом случае. Я хорошо знаю именьице Ирины Матвевны. Оно не велико, и эксплуатировала она его прескверно. Оно может дать дохода вчетверо больше, чем давало ей. Продавать его теперь я вам не советую, надо сперва привести в порядок, тогда можно будет взять за него больше…

– Отчего вы думаете, что я продам его? – спросила Лиза.

– Мне так казалось… Ведь вам было бы скучно самой заниматься хозяйством! – ответил нерешительно Дмитрий Петрович.

– Скучно? А вам, Дмитрий Петрович, не скучно? – спросила она, не глядя на него.

– Мне – это другое дело. Я привык…

– Может быть, и я привыкла бы!..

Он посмотрел на нее с выражением недоумения и вопроса. Не может быть, чтобы эта молодая девушка стремилась к хозяйству исключительно ради выгоды. Тут что-то такое скрывается. Но спросить ее об этом он не решился.

– Даже наверное, – сказал он, вставая, – это далеко не так трудно, как думают! До свидания! Я зайду еще на минутку к Николаю Алексеичу.

Она подала ему руку, но по лицу ее было видно, что это прощание было для нее неожиданным. Не хотела ли она серьезно поговорить с ним? Рачеев подумал это, но все-таки простился. В восемь часов ему надо было зайти к Калымову.

Он завернул в кабинет, Николай Алексеевич, наклонившись над столом и прилегая к нему грудью, писал. Рука его быстро передвигалась от одного края бумаги к другому. "Курьерский поезд на полном ходу!" – подумал Рачеев.

– Извини, я зашел проститься! – сказал он, подавая руку хозяину.

– Как? Ты уже уходишь? – воскликнул Бакланов. – А я думал, что вы там разболтались.

– Нет. Я даже должен повиниться перед тобой. Я испортил настроение твоей жены…

– Что ты, голубчик? Каким образом? – тревожно спросил Николай Алексеевич.

– Выразил мнение, что тебе придется очень трудно добывать средства, что за границей тебе придется усиленно работать и поездка тебе будет в тягость…

Николай Алексеевич побледнел.

– Боже мой! Зачем это было говорить?! Зачем! Ах, Дмитрий Петрович! Ты разрушаешь всю мою работу. Я стараюсь всякими средствами поддержать в Кате хорошее настроение. Ведь она только тогда и живет, когда нервы ее спокойны, а чуть расстроились, уже вся больна, все у нее болит, болит физически, доставляя страдание… А ты вон что сделал… Зачем, Дмитрий Петрович!

Его лицо выражало такую муку, что Рачеев почувствовал жалость к нему.

– Я, брат, сам жалею об этом! – сказал Рачеев мягким, сочувственным тоном.

Но Бакланов не успокоился на этом. Он положил перо, встал и нервно зашагал по комнате. Его голос звучал какой-то жалобой. Он говорил: