Не герой

Владмир и Виктор Николаевич в это время примостились на дне окопа рядом с Глебом Корбутом, сделали вид, что спрятались от ветра. Остальные трое встали за спиной пулеметчика. Внешне все выглядело именно так, как и должно было быть, но Корбут что-то заподозрил. Глаза имперца прищурились, колючий взгляд беспокойно шнырял по фигурам бойцов. Напарник же, ничего не подозревая, рванул напрямик через поле искать Сухмана, он и не знал, что сотник находится совсем в другой стороне.

– Молодое мясо… – Корбут повернулся к Владмиру: – Какая сотня? Девятая? Не помню я твоего полусотника.

– Десятая. Наш командир… да вот, два дня как в полку, перед наступлением прибыл.

– Старый волк, – уважительно молвил Глеб. – Откуда его перевели?

– Из академии. Новобранец я, – заявил Гельмут и спрыгнул к ним.

– Воинская академия? Ярополоч? – не поверил пулеметчик.

– Нет, Святославльская. Я непутевый отпрыск древнего боярского рода, решивший повесить на стену прадедовский меч и взяться за рукописи. Если бы не война, занимался бы наукой, читал бы воспоминания путешественников в дальние страны. В Империю, например.

– Нашел дальнюю страну! – язвительно фыркнул Глеб. – Империя ближе, чем кажется.

– Я знаю. Давно я тебя искал, поговорить хотел.

– Так говори, полусотник, – держался Корбут уверенно, чуть нагловато, но не переходя грань.

– Потомку древнего боярского рода Брянских всегда есть о чем поговорить с потомком древнего баронского рода Корбутов.

– О чем же любопытствует известный ученый? Или надеется, что помогу ему уехать в Волин? Так мое слово ничего не весит. Видишь – живу в Вендии, Диктатору и народу служу, вендскую землю защищаю.

Владмир с интересом прислушивался к разговору. Его друзья обступили собеседников кружком, руки у всех свободны, в случае непредвиденных осложнений успеют отреагировать. Микрофоны отключены, Гельмут заранее намекнул: пусть связь у нас барахлит, не всегда доходит, большие станции разбиты, но чем навь не шутит – не стоит командирам слышать не предназначенные для их ушей речи.

– Меня всегда удивляло: почему люди уезжают из Империи? Там же у вас рай земной, чертоги небесные, благоденствие и процветание.

– Внешнее, полусотник, красивая картинка, за которой не все так хорошо, как кажется.

– Скучная жизнь? Войн нет, природа покорена, Марс осваиваете, голодающих нет, бездомных нет. Тати повывелись, все вокруг честные, добропорядочные, дружелюбные, – заметил Владмир.

– Все так, да не так, – сказал Глеб.

– А что не так?

– Голодных нет, бездомных нет, тюрем нет, да и воли тоже нет. Честные, добропорядочные – это верно, мошну с золотом на дороге брось, так первый же нашедший в околоток отнесет, потому как на каждом шагу камеры дальновидения стоят, не успеешь уворовать, как тебя за руку схватят. Люди императора князей и герцогов чествуют, потому как иначе нельзя. Стоит только ругнуться на императора, как тебя тут же спросят: «Пошто ругаешь? Что тебе не любо?» Не сможешь оправдаться, плохо тебе будет, сможешь – тоже нехорошо.

– А если правду сказал?

– Придется свою правду доказывать, да если нашел что плохое, тебе же это исправлять придется. А что ты так смотришь? Тебя как зовут-то?

– Владмиром называют. Говорят, что из рода Вороновых.

– Есть люди, кому любо во власть идти. Они нарочно недостатки везде выискивают, шум поднимают, хотят, чтоб им дело поручили, к власти приставили.

– А тебе не любо? – догадался Гельмут.

– Скучно в Империи, – пробурчал старший воин, – уютно, сытно, чистенько везде, дома просторные, люди улыбаются, чуть ли не в каждой семье флаер имеется. Это самолет такой маленький, без винта и без крыльев, удобный, как самоход, – пояснил Глеб. – Все хорошо, да душно у нас. Воли нет. Знаешь, что за тобой приглядывают. Жизни нет. Золотая клетка. За каждым следят, дурного слова сказать не дадут, даже думать невосторженным образом не поощряется.

– Сурово, – согласился Виктор Николаевич. – Так ведь для людей все сделано. Если ты не тать, если людей не обманываешь, тебе нечего таиться. Если хочешь полезное дело для людей сделать, тебе власть дают. Светлое будущее.

– Светлое для баранов, – нахмурился Глеб. – Тебе может и понравится в стойле жить, а благородный боярин и дня не выдержит. Верно говорю? – вопрос был адресован Владмиру.

Молодой человек задумался. С одной стороны, настоящий Полдень, коммунизм, который в его мире в свое время строили, строили, да так и не построили. А изнанка у Империи нехорошая. Владмир не знал, сможет он жить в таком мире или нет. Нельзя жить под надзором, у человека должна быть отдушина, укромный уголок, в котором можно делать все, что захочешь, и говорить, что вздумается. Иначе быстро сойдешь с ума, сорвешься или сломаешься. Тоже, впрочем, выход. Многие этого не замечают, сдаются и плывут по течению, ищут разрешенные тропы к сытным пастбищам, а на пытающихся идти наперекор косо глядят, одергивают.

– Давно из Империи сбежал? – интересуется Гельмут.

– Три года назад.

– А подробнее можно? – Полусотник подался вперед, его лицо заострилось, челюсть выдвинулась, взгляд прищуренных глаз впился в Корбута.