Не гореть!

Потом, найдя себя где-то на Оболонской набережной, с рюкзаком за плечами и чемоданом, она обнаружила, что сидит на скамейке неподалеку от высотки, где обретались родители. И не знает, куда ей ехать. Если вчера они выставили дом на продажу, то где гарантия, что завтра не повыбрасывают из него ее вещи. И все, что у нее есть, — это по-прежнему она сама. Ничего больше.

Удушающее одиночество захлестывало все сильнее. Это неправильно — в двадцать три года, только-только обозначившиеся в ее личном календаре, знать, что такое одиночество. И никогда — неправильно. Но ведь так есть — у нее только она сама. Даже воспоминания норовят отнять.

Стайки голубей деловито бродили по серой плитке, устилавшей набережную. В щелях между каждой — остатки посеревшего снега. В феврале неожиданно потеплело. Надолго ли? Но сырость и ветер делали воздух холоднее, чем в сухой мороз. Оля, как нахохлившийся птенец, сунув руки в карманы куртки, смотрела на замерзшую реку и не знала, что дальше. Нужно же что-то дальше. Встать, дойти до остановки. Сесть на автобус. Доехать до вокзала. Пересесть на электричку — и домой. Или не домой. Загостилась. И снова одна. Всегда одна. Постоянно одна.

Черт подери, у нее ведь, кроме Машки, даже подруг не было. Как это получилось?

Борясь со слезами, которые так и норовили пролиться, Оля достала телефон. Вызвать такси, пусть поездка в Ирпень и влетит в копеечку с чертовыми столичными ценами. Но вместо этого, сама не понимая зачем, набрала номер Басаргина. Не иначе потому, что он был последним, кто звонил ей.

Ей пришлось ждать, но, в конце концов, она услышала в трубке хриплый голос Дениса:

— Что случилось?

— Ты спал? — будто вынырнув из своей раковины, спросила она. Смена. Наверное, он из смены. — Прости, я не хотела будить. Досыпай!

— Стой! Оля!

Этот его вскрик удержал ее от того, чтобы сбросить. Она перевела дыхание, потерла пальцами свободной руки глаза и медленно проговорила:

— Я совсем одичала с этой сессией. На работу через три дня, да?

— Да, — подтвердил Дэн и уже совсем привычно поинтересовался: — Соскучилась?

«По тебе или по работе?» — чуть не сорвалось с губ. Не сорвалось. Оля смотрела прямо перед собой на Днепр. Кажется, для полного счастья еще и дождь начинался. Который, возможно, позднее превратится в снег. Она глубоко втянула носом воздух и на выдохе произнесла:

— Да.

— Что случилось? — повторил свой вопрос Басаргин.

— Можешь меня забрать? Я приехала. Наглость, конечно, выгонять человека из-под одеяла.

В трубке послышалось шуршание, прервавшееся человеческим голосом.

— Ты на вокзале? — проигнорировав замечание о наглости, спросил Денис.

— Нет, на Оболони… на набережной, знаешь, где высотки?

— У тебя все нормально? Оль!

— У меня всегда все нормально.

— Да кто ж спорит! — проворчал Дэн. — Именно поэтому ты одна торчишь на Оболони, да?

— Ты приедешь? — ее голос неожиданно задрожал. Она не хотела этого — само сорвалось.

— Да. Я постараюсь быстро. К дороге куда-нибудь выйдешь?

— Давай к «Сельпо». Мне туда ближе, чем до остановки.

— Хорошо. Я буду подъезжать — наберу. Не вздумай уйти!

Отключившись, Басаргин на несколько мгновений застыл посреди комнаты, по которой кружил во время разговора, доставая джинсы и свитер. В голове не укладывалось, что можно делать с утра пораньше на Оболони, приехав из Харькова!

Душ не помог привести мысли в порядок. Одно Денис знал точно: что-то случилось. Понял сразу, едва спросонок разглядел ее имя на экране телефона. Случилось что-то, что заставило Олю позвонить самой. Позвонить ему.

Соскучилась она, как же!

— Дождешься от нее, — нервно ржал Денис, подрезая на дорогах все, что можно подрезать, и прорываясь сквозь дворы, объезжая заведомые пробки.

Это он скучал! Так, что порывался пару раз на выходных сгонять в Харьков, выискивая повод и понимая, что нихрена у него нет причины заявиться к ней на порог. И потому звонил, чаще всего не получая ответов на свои звонки. С тем чтобы теперь она позвонила сама, и он, не выспавшийся и взъерошенный, гнал по столичным улицам к чертовому «Сельпо», под которым его ждет Оля.

— Здесь открыли новый вокзал, а я не знал? — усмехнулся он, разглядывая Надёжкину вместе с ее пожитками.

Ладошки почему-то без перчаток — покрасневшие, наверняка замерзла, как цуцик. Одной сжимает ручку чемодана, небольшого, но увесистого, другой — лямку рюкзака. Взгляд из-под объемной вязаной шапки хмурый и, кажется, растерянный. Чего вот она тут забыла? Зачем потерялась?

— У меня здесь родители живут, — наконец сообщила она после непродолжительного молчания.

— Круто! — кивнул Дэн и осмотрелся, будто никогда раньше здесь не бывал. Родители тут, она в Ирпене… Загадка на двух ножках. И те — тощие, длинные, в узеньких черных джинсах. Смотреть не на что. Он решительно забрал у нее чемодан. — В гостях была?

— Вроде того, — вздохнула Оля и поплелась к его машине. — Ты меня прости, пожалуйста, что я тебя выдернула. Я правда понимаю, что не права. Такси есть, электрички там… автобусы.

— Нашла из чего проблему делать! Я вот жрать хочу — это проблема. Тебя, небось, накормили дома.