Не гореть!

Стоп-краны сорвало, и Басаргин, больше не имея сил сдерживаться, оторвал Олю от пола и, устроив ее перед собой на столе, оказался между ее коленей. Он по-прежнему не разрывал поцелуя, и его ладони, оказавшиеся под шерстью свитера, нежно касались ее живота и выпирающих ребер.

Этот момент полета, когда ее ноги отделились от надежной опоры и она зависла в его руках, вдруг неожиданно вернул ее на землю. Оля в панике задергалась и, уже понимая, что надо делать, сожалела о том, что все закончилось. Для нее — уже все закончилось. А его руки — все еще ласкают ее.

Отняв у него губы, она отчаянно вскрикнула:

— Перестань!

— Олька, — хрипло выдохнул Денис, все еще удерживая ее в своих руках и ощущая податливость девичьего тела в отличие от слов, которые она говорила.

— Я хотела… хотела… подальше от тебя держаться, я честно пробовала, — горячо зашептала она, глядя ему в глаза: — Для меня это просто дружба, понимаешь? Дружба и секс в моем случае несовместимы.

— Глупая, — также шептал Дэн, касаясь губами Олиного уха. — Какая дружба….

— Отпусти меня, пожалуйста.

— Ты правда этого хочешь? — он улыбнулся, целуя ее шею.

Оля вздрогнула от этого прикосновения. Такого нежного, такого… Вздрогнула и тут же заставила себя отодвинуться, насколько позволяла поверхность столешницы.

— Ну, допустим, переспим мы, — ее шепот стал злым, наполняясь откуда-то из того узла внизу живота, который все еще не давал ей расслабиться. — Давай. Прям сейчас. Отстанешь?

Эта ее злость в голосе отрезвила Басаргина. В глаза, изучавшие Олино лицо, медленно возвращалась ясность. Он отпустил ее, но ладони сами сжались в кулаки, которыми он снова оперся о стол.

— Черт, Оля! По-твоему, мне трахаться не с кем?

— Уверена, что у тебя масса вариантов! Но пока меня не расколол, банально никого другого не хочется. Ты зациклился, Дэн. Могу помочь разок, мне тоже уже надоело, что ты изображаешь заботу.

Басаргин с такой силой шарахнул по столешнице, что Оля почти подпрыгнула на ней. Отступил на шаг. Пытался поймать ее взгляд и, практически перестав владеть собой, рявкнул:

— Ты можешь сколько угодно обманывать меня. Себя не обманывай! Повзрослеешь — звони!

Он резко развернулся и вылетел из дома, громко хлопнув дверью. Через мгновение за окном заревел двигатель заведенной машины. И в кухонное окно Оля видела, как от калитки рванул его глянцевый, вечно надраенный Тигуан.

Спрыгнула со стола, бросилась к сумке — доставать телефон. Псих!

И она хороша, дура.

В таком состоянии, после суток в карауле. За рулем.

Дурак!

И дура!

Дура, совершенно переставшая понимать, что происходит. С ней. С Денисом. С молекулами воздуха в пространстве, которые накаляются в тот момент, когда они оказываются вдвоем.

Если бы она могла ненавидеть его за то, что он натворил восемь лет назад с Дианой, то ей, определенно, было бы гораздо легче. Но сейчас Оля, как заведенная, думала только о том, чтобы он остался цел и невредим.

«Я не хочу ждать три дня, чтобы узнать, что ты доехал без происшествий», — улетело в мобильную сеть спустя пятнадцать минут ее борьбы с собой, пару десятков набранных и стертых сообщений и, наконец, обреченного смирения перед тем, что «не гореть!» — уже не получится.

[1] Главная героиня повести Б. Бедного «Девчата», экранизированной в 1961 году, где роль Тоси была исполнена Н. Румянцевой.

07. Нормативы по мужским показателям

Обычно Надёжкина радовалась выходам на работу после сессии почти как празднику — возвращение к любимой деятельности и в привычный ареал обитания было сродни тому, как если бы она переступала порог своего второго дома после долгого отсутствия. А родная часть для нее во многом и была тем самым вторым домом.

Оля очень хорошо понимала, что случайные люди в спасательную службу не попадают. Даже если всего лишь, как она, в радиотелефонисты. Этой профессией надо быть пронизанным до мозга костей, чтобы в ней удержаться. А понимание, что занимаешься правильным делом, размещено в подкорке. Как правило, пожарные выращиваются не в институтах. Они приходят из семей. Вот, например, Гена Колтовой — чего только в жизни ни творил, а оказался здесь. Не иначе по зову крови. У него отец — мчс-ник на пенсии, мать — психолог в пожарной части, по сей день работает. Или даже пусть Каланча — у того вообще династия. И он весь такой красивый в боёвке — неизвестно в каком поколении пожарный.

Себя Оля тоже очень хорошо помнила, семнадцатилетнюю, твердо решившую искать работу в профессии, которой хотела посвятить жизнь, как бы высокопарно это ни звучало. Впрочем, семнадцать лет и максимализм идут рука об руку. И тогда же можно было принимать все ее слова и уверения в том, кем она хочет стать «когда вырастет», как нечто такое, от чего можно отмахнуться.