Не гореть!

— Мама, какая Настя, а? — Ксения вышла на порог дома и прислонилась к деревянной отделке, вдыхая сырой запах. Почти весенний. — Ну чего ты к нему привязалась?

— Настя — дочка моей однокурсницы. Она на телевидении работает. Хорошая девочка. Сегодня у нее день рождения, а папа работает. Я думала, с Денисом сходить, что такого? — голос Маргариты Николаевны, полный непонимания, защебетал почти по-птичьи.

— Да ничего такого, — фыркнула Ксюха, — только и ты, и я, и Динька прекрасно знаем, что ты думала на самом деле.

— А что такого ужасного я думала? Что вообще в этом плохого?

Задрав голову к небу, Ксения сделала несколько глубоких вздохов, прежде чем ответила:

— В общем так. Сы́ночка твой жив и здоров. С Парамоновым разбирают чердак. Сегодня не вернется — не повезло твоей Насте.

— Он там у вас от меня прячется, да?

— Нет, думаю, что пьет пиво. Впрочем, с теми двумя никогда нельзя быть уверенным в очевидном.

Мать помолчала. Недолго. Вполне можно было себе представить ее задумчивый вид: иногда она сама забывала о своей великой миссии — устроить счастье детей. И тогда с ней становилось несказанно легче.

— А мальчики у нас вполне спелись, да? — вдруг спросила она.

— Великая сила природы, — подхватила ей в тон Ксюха.

— Кроха — как? Вы ее там не застудите? В доме тепло?

— Не застудим.

— Смотрите мне. Дине подзатыльник от меня отвесишь?

— И не подумаю! — совершенно серьезно отозвалась дочь.

— Вы с самого детства друг друга покрываете, — обреченно вздохнула Маргарита Николаевна. — Ладно, целуй Кроху, целуй Глеба. Дениса — не целуй. Отдыхайте.

— Привет папе, — улыбнулась, прощаясь, Ксения и потопала на чердак, где представшая ее взору картина действительно не могла быть предугадана заранее и, наверное, очень бы ее удивила, если бы Басаргина давно не разучилась удивляться — жизни в целом и своим родным мужчинам в частности.

Ее собственный муж, широко известный в узких кругах столичный врач-хирург Глеб Львович Парамонов стоял, широко расставив ноги перед ее собственным братом, начальником отделения пожарно-спасательной части лейтенантом Денисом Викторовичем Басаргиным, и со всем присущим ему довольством и увлеченностью демонстрировал тому здоровенный женский портрет в тяжелой резной раме — кажется, его прабабушки в молодости. Сейчас бледные краски на нем стали еще бледнее и контрастнее, отчего ощущение от портрета исходило прямо жуткое.

— Это деду в армии по фотоснимку местный умелец нарисовал. У меня дед в морфлоте на Тихом океане служил, прикинь, — оседлал он любимого конька — бесконечные рассказы о многочисленных родственниках, которых уже нет. — Конечно, не сильно похоже, но сколько себя помню, стоял на антресоли. Заходишь в комнату — а там оно. Бр-р-р! Как в фильме ужасов.

Дэн, сидя перед ним на каком-то не менее древнем сундуке, довольно равнодушно разглядывал предъявляемую ему живопись. Ксения подошла к нему со спины, положила руки на плечи и чмякнула в макушку.

— Мама велела тебя поцеловать, — сказала она.

— До тебя добралась?

— Она крайне озабочена…

— Это ее нормальное состояние, — усмехнулся Денис.

— Но ты ей все же позвони, — Ксюха подняла глаза на Глеба и тоже посмотрела на портрет. — Надеюсь, ты не собираешься это выставлять на антресоли?

— Шутишь? Мы потом Крохе заикание будем половину жизни выправлять! Обанкротимся на логопедах с психологами! — расхохотался Парамонов.

— Как мне повезло, что ты такой экономный, — улыбнулась в ответ Ксения.

— Да я у тебя вообще — клад, — хмыкнул Глеб и отставил портрет лицом к стенке, — а вот там мы вмонтируем шведскую стенку, а? В здоровом теле — здоровый дух. Крохе будет чем заняться.

— Ага, — буркнул Дэн, — а потом она у вас захочет стать капитаном исследовательского судна в Антарктиде.

— Дух первооткрывателя пополам с лидерскими чертами определенно могут сказаться на характере юной Парамоновой. Но ей же есть в кого, да, Ксёныч?

— Так, я пошла, а то началось, — напустив на себя обиженный вид, отозвалась она. — Сами вы… балбесы!

— Жрать готовь, женщина! — крикнул ей вдогонку Денис и уставился на задник картины. — Может, все скопом — на свалку? Радикальный подход.

— Подход, — кивнул Глеб, выдвинул откуда-то из глубины помещения очередной баул, которых здесь было, кажется, несколько больше, чем в принципе можно вместить. И глянул на чертову раму, уныло отставленную в сторону. — Его еще мать хотела в печь, батя не дал. Нельзя, наверное, всю жизнь на свалку. Интересно, что с кипами фотоальбомов делать. История, мать ее.

— Ты их смотришь?

— Не-а. Несколько лет назад в последний раз. Снимки на стену выбирал. Вот и все.

— Ото ж. Если ничего не выбрасывать — толку от такой уборки.

— Устроим кострище во дворе, на пламя слетятся ведьмы на метлах, — ухмыльнулся Парамонов, забравшись с головой в мешок, — как раз пыль погоняют, — вынырнул, сверкнул глазами и продемонстрировал… рогатку. Здоровую такую, неплохо сохранившуюся. — Вот это как можно выбросить? Дед делал, чтоб я по котам во дворе стрелял. Учил в глаза целиться, но мокрушник из меня так себе.