Не гореть!

Не в силах сладить с захлестнувшими ее эмоциями, Олька раскрутила свою бутылку с водой и сделала несколько глотков. Интернет среди степей пробиваться не желал. За Винницкой областью следовала Хмельницкая. Отметка на часах приближалась к девятнадцати. И сейчас он точно уже не спит. Звонить?

И опять напороться на эту… которая «слухаю». Оля судорожно и шумно выдохнула.

— Ребенок, ты вечерять будешь? — неожиданно донеслось снизу.

— Нет, спасибо, — отозвалась она. С ней от самого Киева ехал мужичок старше средних лет, мелкий против Ольки, жилистый, усатый. Довольно забавный, говоривший с другими попутчиками медленно, будто подбирал слова, и с сильным акцентом — явно закарпатским. Где-то в районе Фастова выяснилось, что его зовут пан Мыкола, и что им с Олькой прям совсем по пути — ему тоже до Ворохты. Сейчас на все купе они остались вдвоем, потому что остальные высадились еще в Жмеринке.

— Стесняешься, чи шо? — чуток пожевав собственные усы, поинтересовался пан Мыкола, зыркнув на нее острыми темными глазами из-под седоватых пушистых бровей.

— Не хочется.

— Такое худое — и не хочется, — хмыкнул попутчик, видимо, не вдумываясь, что и сам-то плотностью фигуры не отличается. Но аппетит у него был неплохой, это да. — Спускайся и ешь, мне дочка много наготовила, девать некуда. А до Тернополя к нам никто не… подсядет. Я тут… как его… приловчился проверять в интернете, ну… куплены билеты чи не. На станциях, где ловит… эту… ее… связь! О!

— Чего вы мучаетесь? Говорите на украинском, — улыбнулась Оля, свесив голову.

— А на украинском — ты не поймешь ничего. Сам-то я с Лумшорів… Не слыхала? Теперь-то в Ворохте обитаю, на турбазе работаю. У меня жена оттуда. Мы в горах так говорим — никто не понимает. А учился я у Харькове, чуток русский выучил. Потому легче мне по-твоему, чем тебе — по-моему.

— А я тоже в Харькове учусь, — улыбнулась ему Оля со своей верхней полки.

— Та ну!

— Ну да! На заочном. В НУЦЗУ.

— Молодец! В Ворохту чего едешь? Отдыхать? Вроде ж, не каникулы.

— Наверное, насовсем еду… ну, так получилось, — резко смутилась Оля. И вдруг самой себе задала тот же вопрос — насовсем? Насовсем ли? Если у Дэна там баба завелась — какое может быть насовсем? После всего, что она натворила, он имел полное право… Все те месяцы, что она его посылала, давали ему основания считать, что ничего не начиналось, а если не начиналось, то он свободен.

Так насовсем ли она едет?

К нему. Но насовсем ли? А если выгонит? А если вот именно сейчас у него уже все хорошо, и она больше не нужна? Сама ведь для того постаралась. И потому, коль приводить в порядок жизнь, то для начала собственную. Бардак же в голове.

— Работать чи как?

— Пока осмотрюсь, — навела туману Оля, снова пытаясь вынырнуть из своего дурного состояния. Не выныривалось, ничего не получалось.

— А-а-а… ну то правильно.

Справедливости ради, мужичок оказался не слишком говорливый, но какой-то очень деятельный. На том и можно было бы считать их недолгую беседу завершенной, если бы спустя несколько минут Оля не оказалась сидящей внизу и старательно жующей пирог с творогом, запивая его чаем, за которым пан Мыкола сбе́гал самолично. Как так вышло, она и сама, признаться, не слишком понимала. Но теперь он устроился напротив нее, преспокойно что-то читал с ридера и больше уже не приставал, при этом умудрившись заставить ее хоть на время отвлечься и заполнить очередной пустой слот среди часов, отмеривающих ее путь к Денису.

Спала она ночью плохо. Завалившиеся в Тернополе соседи были нешумными, но их многочасовое перешептывание подводило ее к точке кипения до тех пор, пока пан Мыкола сам их не осадил, за что она была ему крайне признательна. И только и смотрела, как медленно меняются на телефоне цифры, показывающие время. Рыться в рюкзаке в поисках наушников Оля не стала — поздно. Отвоеванная тишина пробудила в ней совесть. Так и мучилась до самого утра, то ссорясь, то мирясь с Денисом, пока в тот момент, когда в очередном мареве, в которое она провалилась, вручала ему фарфорового пожарного на шарнирах, пан Мыкола не пихнул ее в спину:

— Вставай, сонько́, наша станция через полчаса.

Эта станция должна была стать началом той новой жизни, в которой Дэн, конечно, придет встречать ее на платформе. Если бы она ему дозвонилась, а не трусила, как последняя идиотка. Но вместе с тем Оля понимала, что врываться прямо сейчас — это неправильно. Не после женщины, отвечающей на его звонки. Наверное, ей можно, раз она так…

И все же стоя на ступеньках вагона и передавая вниз пану Мыколе свои пожитки — сумку за сумкой — да щурясь от утреннего солнышка, которое теперь уже начинало совсем не по-апрельски пригревать, Оля все равно улыбалась.

— И куда ты сейчас? — спросил ее неожиданный дорожный товарищ, когда она спустилась к нему на плитку перрона.

— Гостиницу какую-нибудь найду, вещи заброшу. И в часть спасательную. Может, вакансия есть.

— До пожарки неблизко топать. Такси возьми. А то со мной поехали, а? У меня турбаза прямо возле них.

— Не! Справлюсь!