Не говори, что у нас ничего нет

Свернув на Чанъаньцзе, при виде военных грузовиков он чуть не упал с велосипеда. Их окружала беспокойная толпа — кто-то был в пижамах и ночнушках, а кто-то как раз шел на смену. Воробушек поспешно развернулся и ретировался на юг. В ушах у него продолжали звучать Гольдберг-вариации. Но при попытке подъехать к центру он натыкался на блокпост за блокпостом. Пекин, с его сеткой мостов и кольцевых дорог, строился в первую очередь с расчетом на то, чтобы оборонять сердце города — площадь Тяньаньмэнь и Запретный Город. Улочки поменьше патрулировали студенты, но на всех основных дорогах живыми баррикадами встали сами пекинцы — такой плотной толпой, что ни один военный грузовик не мог бы проехать, не встретив отчаянного сопротивления.

Воробушек пробивался по все более запруженным людьми улицам.

Пахло костром, хоть вроде бы ничего и не горело. От этого запаха Воробушку вспомнился У Бэй, пытавшийся устоять на крошечном стульчике, пока над ним издевались хунвейбины. «Учитель, ты пробудил чудовище! Ты бесконечно попирал его ногами, но теперь оно выползает из грязи». На баррикадах люди скандировали трудным контрапунктом: «Мы должны повернуться и проснуться! Мы должны жертвовать и служить революции!» И все же Гульд продолжал играть, разворачивая одну вариацию и медленно продвигаясь к следующей. К тому времени, как Воробушек дошел домой, было уже почти десять утра. В квартире было пусто. Он сел за стол и выпил чашку чая. В комнате стоял шум продолжавшихся демонстраций. По «Радио Пекина» больше не передавали музыку — репродукторы продолжали повторять о военном положении. Воробушек пожалел обо всех приемниках, которые сделал. Ему хотелось каким-нибудь образом перерезать все провода, заставить все голоса умолкнуть, пустить в эфир сорвавшегося с якоря города тишину, безмолвие.

Позже тем же днем он вдруг проснулся. Над ним нависло, медленно обретая четкость, лицо дочери.

— Пап, — сказала она. — Папа!

Ай Мин все повторяла, что в гостиной сидят представители Третьего проволочного завода. Воробушек встал. Ай Мин принесла ему тазик холодной воды, и Воробушек окунул туда лицо, думая, что его вывели в резерв и выгнали с работы. Вместо того он обнаружил в гостиной госпожу Лю и Старого Би, которые сидели на диване и ели арахис. Когда Воробушек спросил: «Вы что, только что со смены?» — они нервно улыбнулись.

Госпожа Лю выковыряла из диванных подушек завалившийся туда орешек. Когда же она крепко ухватила орешек в щепоть, то указала этой щепотью на Воробушка и изрекла:

— Мы со Старым Би наконец решили вступить в независимый профсоюз. Они в палатке на Тяньаньмэнь, знаете? Независимая ассоциация пекинских рабочих.

Она раздавила скорлупу и закинула орешек в рот.

Старый Би подался вперед.

— Скажем так — все мы устали сидеть на трибунах и только глазеть на схватку. Может и вы, товарищ Воробушек, тоже устали, а если так, надо нам держаться вместе.

Ай Мин вышла в гостиную вслед за Воробушком — он слышал, как глухо поскрипывают у него за спиной ее шлепанцы.

— Ладно, хорошо.

Старый Би и госпожа Лю по-прежнему не сводили с него глаз, словно все еще дожидаясь ответа.

— Вам нужно показать удостоверение члена трудового коллектива, — сказала господа Лю, — и зарегистрироваться под своим настоящим именем. Мы поймем, если вы вдруг не захотите. В конце концов, у вас же семья…

— Подождите. Я принесу.

Воробушек сходил в спальню, нашел удостоверение и положил его в карман. На комоде, у всех на виду, лежало нераспечатанное письмо от Кая. Должно быть, Ай Мин принесла. Она зашла в спальню вслед за ним, но не успела она сказать и слова, как Воробушек сообщил ей, что идет на Тяньаньмэнь.

— И я хочу, чтобы ты была дома, — резко, точно она уже успела его ослушаться, сказал он. Взял письмо и его тоже положил в карман.

— Но пап…

— Хоть раз в жизни, Ай Мин, сделай, как я прошу.

На улице он с чувством легкого головокружения подождал, пока Старый Би отстегнет свой велосипед, и следом за ними выехал из проулка. Госпожа Лю балансировала на багажнике велосипеда Старого Би, и ее старомодные тряпичные туфельки изящно торчали в воздухе. Она протянула к нему руку с сигаретой. Марка была хорошая — «Большие парадные ворота».

— Прошлой ночью Крошка Кукурузка ходил на баррикады, — сказала госпожа Лю. — Он говорит, на улицах два миллиона пекинцев. Сказал, что порвал свой партбилет.

Вкус сигареты оказался богатым и пышным.

— Слишком уж близко к сердцу они это принимают, — сказал Старый Би. — Все эти слезы и угрозы заслоняют проблемы посерьезней. Мы-то можем помочь студентам раскачать лодку, но кто теперь слушает старшее поколение?

Госпожа Лю выпустила облачко дыма.

— Не то слово. И на нашей улице был праздник — и посмотрите, как мы послужили родине. Ну, мы-то, хунвейбины, были высший класс и очень рассудительные.

Старый Би притворился, что не расслышал.