Не говори ты Арктике – прощай

Редчайший в моей полярной жизни случай: в летной гостинице Диксона имелись не только свободные койки-места, но и целые номера! Не сезон: Арктика после зимней спячки пробуждается в марте, когда восходит солнце, бурной жизнью живет весной и летом — полярный день, расцвет! — и замирает осенью: солнце светит, как керосиновая лампа, с каждым днем угасая и честно предупреждая, что вот-вот скроется на полгода, и пурга налетает все чаще, и сворачивают дела экспедиции. Мы же на Диксон прилетели десятого октября, меньше чем через месяц начнется полярная ночь — и тогда гостиница вообще опустеет. Так что если хотите без всяких искательных улыбок и коробок конфет получить на Диксоне номер, даже, люкс — прилетайте поздней осенью.

Ранним утром мы приехали в аэропорт, поклонились застывшему на пьедестале одному из последних ЛИ-2, простились с Диксоном и часа через два благополучно приземлились на Среднем.

Здравствуй, Средний, давно не виделись! Сколько воспоминаний уже связано, а сколько еще будет связано с тобой! Но сейчас — здравствуй и до свидания: нас ждал вертолет, в который мы со Львом Васильевичем тут же погрузились и полетели на остров Октябрьской революции через пролив Красной Армии, не подозревая о том, какие приключения на обратном пути к проливу и на нем самом ждут нас месяц спустя.

ВАСИЛИЙ СИДОРОВ

Перелетая через пролив, мы смотрели вниз с вниманием, которое можно было бы счесть чрезмерным, не имей оно существенной причины — через несколько недель нам проходить его на вездеходе. Из многолетних наблюдений было известно, что после летних подвижек и таяния лед в проливе становится достаточно прочным к середине ноября, но и тогда пролив усеян ловушками, которые довольно бесцеремонно подкарауливают даже самых опытных водителей. Как бы то ни было, но до середины ноября нам с острова Октябрьской революции не уйти — вертолеты в ближайшие дни возвратятся на Диксон, чтобы прилететь на Средний к весне.

Пролив был усеян айсбергами, сползшими с ледников островов архипелага; по сравнению с гигантами Антарктики айсберги казались карликовыми, но кое-где попадались и внушительные, высотой метров пятнадцать. И еще мы отметили, что крупнейший в архипелаге остров Октябрьской революции площадью в десяток тысяч квадратных километров, кроме сравнительно узкого побережья, сплошь гористый, и тусклое солнце не делает открывшийся пейзаж слишком уж привлекательным.

Вертолет опустился на мысе Ватутина, в сотне метров от добротного бревенчатого дома единственной на острове прибрежной полярной станции. Возвращаясь, мы прожили здесь несколько дней, но об этом позже. Встречать нас приехали на тягаче Василий Сидоров и его главный механик Василий Харламов, участник и руководитель нескольких трансантарктических походов. Помяли друг друга, как положено, погрузили в кузов тягача два десятка бочек солярки, втиснулись вчетвером в кабину и, сопровождаемые эскортом стаи собак, поехали домой, на купол Вавилова.

Осенью я еще в Арктике не бывал и смотрел во все глаза. Солнце еще не зашло, кое-какая видимость была, и Сидоров знакомил нас с обстановкой. Каменистый грунт звенел под гусеницами, тягач мчался на хорошей скорости, и первые две трети сорокакилометрового пути мы проскочили за час. У небольшого щитового домика, летней базы геологов, остановились: отсюда начинался подъем на купол, самую высокую — около километра — точку Северной Земли.

— Наш дом отдыха, — поведал Сидоров. — В случае чего можно в пургу отсидеться. Только не забудьте: уходя, гасите свет и выключайте телевизор.

Знал бы он, пошучивая, сколько волнений и надежд через месяц будет связано с этим полузасыпанным снегом домиком! Впрочем, хорошо, что не знал, иначе мы бы не пережили (не при Харламове будь сказано!) одного из самых интересных моих арктических приключений. А почему не при Харламове — в интересах сюжета пока что умолчу. Скажу лишь, что ругал он меня последними словами и чуть смягчился лишь тогда, когда мы обнялись на прощание.

Впереди и вокруг, сколько хватало глаз, возвышались ледники и горы, покатые и скалистые, заснеженные, угрюмые.

— Пейзаж из сказки, — комментировал Сидоров, — впечатляет, правда? Отличное местечко выбрал Лева для отпуска. Кстати, — спохватился он, — еще не все возвышенности имеют названия, почему бы нам не обессмертить свои имена? Пока солнышко доброе, приглядывайтесь и выбирайте себе по вкусу. Предлагаю вот эту, похожую на Медведь-гору, отдать Володе: все-таки внушительнее, чем «сугроб Санина» на станции Восток. А вот ту, которая торчит рядышком, отдадим Черепову. Кто — за? кто — против? Владейте на здоровье, благодарить не надо, просто в Москве поставите мне ящик пива.

— А себе что возьмешь? — поинтересовались мы. — Я же сказал — ящик пива. А за Василия Евтифеевича не хлопочите, он уже свое получил: дорогу от мыса Ватутина до купола мы окрестили «трактом Харламова», он проходит его с закрытыми глазами.

Взревев, тяжело нагруженный тягач полез на купол. Видимость быстро и резко ухудшилась, уже в сотне метров от подножия ледник накрыла низкая облачность.