Не исчезай

Был ли он ей любовником? Впрочем, применимо ли это тяжеловатое и, пожалуй, устаревшее слово? Чем определить характер интимной связи? Чувствами? Каков перечень: коитус, «простые движения», поцелуи, объятия, семяизвержение, прочая влага? Пот ласк, слова, признания, чувства, встречи… все, вместе взятое? Для Любы оказалось достаточно самой атмосферы интимной, душевной близости, доверительности, секретности тайных встреч… Замалчивания. Любовь? Связь по общему умолчанию. Старомодность, романтичность – оторванность от реальной, динамичной жизни поколения. Не роптала, когда на горизонте судьбы стал маячить образ Роберта Фроста, умершего 29 января 1963 года в возрасте восьмидесяти девяти лет, в тот самый день, когда L исполнилось два годика. Накануне, 28 января, газета «Правда» опубликовала «признание», а следом уже «заявление» Шостаковича на коллегии Министерства культуры РСФСР: «…сейчас снижена требовательность к произведениям искусства и поощряется дурной вкус. Важно избавиться от плаксивых песенок». Впрочем, Фросту вряд ли подходит определение «плаксивого поэта». Согласна была на все. Почти на все.

…Позволить ему проникнуть в реальность, пробраться сквозь пелену сновидений, проскользнуть между явью и сном, когда – в предутренние часы – просыпаются все страхи, волнения; подспудные, подавляемые мысли – незваные, нежеланные гости. Пусть скользнет он меж простыней искушением, зыбким облаком, нежным призраком – неясный образ, сотканный из полузабытых строк, из самого сырого, прохладного воздуха Новой Англии…

А там, меж простыней, неискушенная женщина, посвятившая себя эмоциям. Не Ева – Психея, чья душа – робкая бунтовщица. Страдая, не смея, она затаилась. Свернулась клубком, замерла душа на дне колодца. Рядом с ней (в постели, мыслях, в воображении?) Роберт Фрост. Ах, какое имя – Роберт!.. Поэт, герой, почти ангел. Вестник. Избранности, любви? Все, что любила, чем дорожила, – книги, слова, идеи. Слово – это весть. Идея – это предвкушение. Послание. Поэзия – язык души. Поэт – посланец, вестник души. Оправдание всей жизни – вот чем была литература. Если описать окружающую жизнь или свою, может, тогда придет спасение? Страдания, потери – это аванс, плата за талант. Возможно, за будущее признание…

4

Может ли призрак заметить общую неприбранность? Нечищеные зубы? Волнует ли его состояние твоей кожи, небритые ноги, круги под глазами? Влажное белье? Или это ее, Любу, так беспокоит внешний вид? Даже рядом с призраком она ощущает свою несвободу. Истинный любовник-призрак обязан понять, принять. Узреть сущность ее, столь возвышенно удаленную от плоти.

– Люба, Люба, Любочка, прелестное дитя… Стремление к самоуничижению всем нам знакомо. И, несмотря на это, мы жаждем славы, мечтаем о понимании, всеобщей любви…

– Я совсем не хочу всеобщей любви! Ну, может, немножко славы. Даже не славы – известности, некоторого успеха. Да не успеха даже… может, понимания?..

– Кто же может нас понять, дитя мое? Да и зачем? Так интересней, намного занимательней: туманно, неясно. Чувствуешь себя защищенным от окружающего мира. Жизнь жестока. Люди безрассудны и нелепы, но судят нас беспощадно. Не забывайте, мир состоит из отдельных людей, Люба. Каждый из них стремится к личной свободе, неподотчетности. Защищенности. Только свобода их – та же тюрьма. Не требуйте от них многого, они всего лишь…

– Роберт, я хочу вас спросить… Вы любили жену?

Фрост закидывает большую голову, издает три громких звука: «Кха-Кха-Кха». Это смех. Словно железо проскрежетало по железу.

– О чем вы? Она была моей музой. Любовь – неверно понятое слово, ошибочное понятие. Я не мог быть без нее. Не мог существовать без моих женщин. Женщины – слабые существа. Но они могут все! Все, Люба, абсолютно все!

5

Роберт Фрост – то ли призрак умершего поэта, то ли порождение воображения, то ли вовсе непонятное существо… может, дух или дьявол… Возможно, ангел – ее ангел-хранитель? Посланный ей во спасение – чтобы не была одна, не теряла надежду, жила дальше, исполняла роль… Какая у нее роль? Фрост поможет разобраться.

Но он не просто дух, он – живой, теплый, ироничный. Сигару курит. Волосы у него… Какие у него волосы? Грива, слегка седеющая надо лбом. Молодой Фрост был хорош собой, теперь она это точно знает. Только у того, на портретах, романтичный, затуманенный взгляд, устремленный в будущее, может, в славу свою будущую. У этого – слегка прищуренный, вполне конкретный, словно знает что-то важное. Или вообще знает все. Люба смотрит на него с ожиданием, надеждой – поможет, направит, научит. Но еще с опасением – кто же он такой? Или это она себя должна опасаться? Но нет, подобные мысли ужасны – пугают, туманят, настораживают. Лучше принять его таким, как есть: в этом благопристойном, слегка старомодном, но дорогом пиджаке, с его сигарой и прищуром друга дома, такого приличного, необходимого, но и себе на уме. Откуда он пришел, куда уйдет? И уйдет ли?.. Лучше, чтобы не уходил. Пусть будет. Пусть спасет или хотя бы поможет. Без него и жизни нет.

6

– Роберт, вы не покинете меня? Вы вернетесь?