В это мгновение земля разверзлась у меня под ногами, в груди что-то треснуло. В первый год, когда я уехала из дома и покинула мамино теплое гнездо, я была потеряна. Обнаружила, что мир – это неприятное и страшное место. Я выучилась на психолога, думая, что это поможет мне разобраться, почему я чувствую себя как брошенная собака. Только когда родилась Смилла, мне удалось собрать себя по кусочкам. Теперь у меня были обязанности. Самоотверженное материнство стало моим призванием. И мама теперь была не просто точкой опоры. Она стала образцом для подражания, путеводной нитью.
Я сжимала телефонную трубку, боясь спросить, вынужденная спросить:
– Насколько тяжелая?
– Приезжайте как можно скорее, – был ответ.
Смилла не хотела никуда уезжать без Тирита и своих игрушек, так что я вытащила кошачью корзинку для переноски и наш самый большой чемодан и позволила Смилле взять с собой все, что ей угодно. Августовский вечер превратился в ночь, которая сжимала свои темные стены вокруг нас, пока мы ехали в Морхем. Всю дорогу я ехала слишком быстро. С трудом различала дорогу из-за слез, которые струились по лицу. Мамины следы, по которым я следовала всю жизнь, скоро должно было смыть с лица земли. Пример, который она подавала и которому я безуспешно пыталась подражать, вот-вот должен был поблекнуть. Кем я буду без нее? Как смогу противостоять миру и тому, во что превратилась моя жизнь?
Я сразу поняла, что машина, припаркованная у дома, принадлежит другой женщине. Если раньше я старалась ничего не замечать, дальше так продолжаться не могло. Я не рассказала о том, что случилось, не предупредила о приезде и позвонила Алексу, только когда мы со Смиллой уже стояли у дома. Возможно, бессознательно я хотела застигнуть его врасплох. Когда он вышел, я закричала изо всех сил. Я так кричала, что можно было подумать, что я вот-вот сойду с ума. Или уже сошла. Алекс, конечно, так и сказал бы. Такое поведение было совсем на меня не похоже. Совсем иначе вела себя жена, которую он слепил. Жена, которая умела замять, стерпеть, посмотреть в другую сторону. Я точно не помню, что я кричала, возможно, я не произносила никаких слов и предложений. Возможно, это просто был долгий нечленораздельный крик, порожденный страхом и отчаянием оттого, что мама покидает меня. Другая женщина – ты – тогда не была для меня важна. Еще нет.