Комната была достаточно хорошо освещена, чтобы я могла разглядеть мужчину. Пожалуй, слишком хорошо освещена: или это я все и всех подозреваю, или кто-то подстроил, чтобы незнакомец красовался перед нами, словно актер на сцене. Высокий, элегантный брюнет, во фраке, цилиндре — похоже, он явился с бала или приема. Небрежно опершись рукой на трость черного дерева, он встал перед нами и несколько мгновений разглядывал. Что-то спросить, да просто издать хоть звук не было ни сил, ни желания. Вообще никаких желаний — только смотреть на него, вдыхать аромат парфюма, запоминать каждую черточку. Он был невероятно красив — зрелой, мужественной красотой человека, который достиг в этой жизни всего. Если я сделаю, как он хочет, буду вознаграждена. Меня ждет счастье, невероятное блаженство рядом с ним, с тем, о ком я мечтала всю свою жизнь. Как такое возможно?.. Как получилось, что этот герой обратил на меня внимание, выделил среди тысяч? Кажется, ему нравятся мои волосы… Нужно избавиться от этой нелепой шляпки, а после — раздеться…
Скованные руки дрожали, не слушались, когда я подняла их, чтобы снять шляпку.
Пальцы коснулись крохотной свеклы из папье-маше.
Рядом со свеклой, едва заметная, отыскалась круглая бусина — навершие шляпной булавки. Собрав последние силы, я вырвала ее из волос и воткнула булавку в ладонь.
Мерзкое наваждение сгинуло. Передо мной стоял сутулый худой человечек с рябым морщинистым лицом и усиками, сочившимися помадой. Не изменился только костюм, трость и запах духов. Но дело явно было не в них — этот тип обладал кошмарной магической способностью. И — о, боги! — продолжал использовать ее на Гортензии. Та уже расстегнула пальто и теперь принялась за блузку.
— Зи! Прекрати! Сопротивляйся ему!
— Ты просто завидуешь, глупая плоская курица. Завидуешь, что он выбрал меня.
— Прости меня, Зи.
Я с размаху ткнула ее булавкой в бедро.
— Ай-й-й!.. Аль, ты рехнулась? Не могла просто пнуть?!
— Нет, Зи. Это ты рехнулась. Смотри: вся одежда расстегнута. Он заставил тебя.
— Ах, ты, бл…
Выронив булавку, я зажала Гортензии рот.
— Нет, Зи. Дама Миллер это бы не одобрила. Со злом надо бороться, но не его методами, а разумно и взвешенно.
Хлыщ с усиками поскучнел. Указав в нашу сторону тростью, бросил небрежно:
— Констебля сегодня осудят и сразу повесят… — он подчеркнуто неторопливо достал золоченый брегет на цепочке и щелкнул крышкой. — …через девять часов. Никаких улик не было. Безмозглые девчонки будут молчать, или их обнаружат в канаве. Дохлыми.
Он стукнул тростью по двери. Та распахнулась, и, прежде чем снова закрылась, я успела крикнуть что было сил:
— Постановление об аресте, пункт восемь-дробь-два!
— Аль, это что вообще было? Что с нами случилось?
— С нами, судя по всему, случился благородный эрл де Вержи. Заботливый папочка, ничего не скажешь.
— А о чем ты кричала? — кажется, Гортензии наконец стало легче: ее уже не трясло, но с пуговицами все же пришлось помочь. Не описать словами, как я была благодарна магам за то, что защитный костюм — не пальто, и не блузка, его просто так не сорвешь. Если бы мне не приказали начать со шляпки… О том, что бы дальше случилось, думать не было сил.
— Я кричала о наших правах. Правах арестованного.
Зи горько усмехнулась, качая головой:
— Нет у нас никаких прав, пока такие подонки у власти.
В комнату вошел незнакомый констебль, снял с нас наручники, кивком указал на дверь.
— Отсидите в камере сутки. После приказано отпустить. Шагайте.
Сутки в камере. За это время Мэтти осудят и казнят. Суд не будет честным, это же очевидно.
Я заметила, как смотрит на нас констебль: либо он сам желал знать нашу реакцию, либо ему велели о ней сообщить. Я пожала плечами:
— Постановление об аресте, пункт восемь-дробь-два!
Взяла Зи за руку и повела за собой.
— О! Вот это — местный "зверинец", — сообщила Гортензия, когда нас заперли в комнате с маленьким окошком под потолком. — Миленько у них тут. Смотри: унитаз вместо ведра. И матрацы на койках чистые. Ах, да! У нас же есть право стучать кружкой по прутьям! Я читала в романе.