(не) Измена. Ребенок от бывшего мужа

А я только делаю шаг, чтобы помочь, как Михаил выпрямляется, накрывает дочку одеялом. Застывает и смотрит на нее.

Затем поворачивает голову к женщине.

- Людмила Александровна. Останетесь с девочкой. На случай, если проснется – неукоснительно выполняете любую ее просьбу.

Михаил говорит приглушенно, чтобы не разбудить Масечку, но женщина чуть не подпрыгивает, кивает быстро – быстро, соглашаясь со словами хозяина.

А Михаил вдруг разворачивается на каблуках и обращает на меня бешеный взгляд. Весь холод с него будто слетает и в глазах ледяное пламя вспыхивает.

Он без слов на надвигается на меня, ловит меня за локоть и не сбавляя шага выходит из комнаты, идет размашистым шагом, а я за ним почти бегу, он подходит к огромной темной двери, распахивает ее и входит вместе со мной в… спальню…

Дверь с оглушительным грохотом отсекает нас от всего остального дома, захлопываясь. Первое что бросается в глаза это абсолютно темное роскошное помещение с огромной кроватью.

Мой муж идет вперед, чеканит шаги и буквально бросает меня, а я спотыкаюсь и лечу прямиком на черное атласное покрывало…

47

В шоке замираю, когда Михаил надвигается на меня и при этом галстук свой расстегивает. Такой привычный жест. Сколько раз я наблюдала за раздеванием собственного мужа?

Сколько раз это вызывало у меня жар, но сейчас… сейчас меня в озноб бросает, когда его пиджак вместе с галстуком отлетают в сторону и он принимается медленно вытягивать запонки из манжетов сорочки.

А я на него смотрю. Возмужал он. Годы только предали его образу еще большего лоска и статности, оголяет сильные запястья, где по внутренней стороне сетка вен.

Все так знакомо и вместе с тем совершенно иначе.

Делает шаг ко мне и я шепчу сухими губами.

- Миша… не надо… пожалуйста…

А он словно не слышит, надвигается на меня скалой, вскакиваю, хочу бежать от него куда глаза глядят, но он буквально дикой и безудержной стихией ловит меня в прыжке, а я висну у него на руке, когда он меня поднимает, вместе с собой вжимает в стену.

Сильный. Безумный. Злой. Буйный. В нем кровь бурлит, а у меня слезы из глаз брызгают, когда я оказываюсь на его бедрах сидящей и чувствую насколько он возбуждает.

Даже сквозь слои одежды чувствую его жар и заглядываю в его глаза где сейчас бездна лютая, холодная и вместе с тем обжигающая пустота.

Вжимает меня в себя сильнее, а я в его лицо смотрю бледное, горячечные глаза и понимаю, что он в шаге, в секунде от того, чтобы растерзать меня, порвать, как пергаментную бумагу.

Горькие слезы катятся по щекам, когда вместо того, чтобы биться в руках зверя, сопротивляться и царапаться, я сама накрываю его щеки ладонями, прохожу лаской и ощущаю, как его потряхивает, но я не приникаю к нему губами, лишь выдаю тихо:

- Миша… прошу… спина… ты делаешь мне очень больно…

Слеза срывается с ресничек, а я все в его глаза смотрю. Достучаться хочу. И вместе с тем чувствую, как саму трясет только уже не от сопротивления, не от ярости, его огонь он будто в меня перетекает, а Михаил вдруг подается вперед и лбом в мой лоб упирается.

- Ненавижу тебя, Яна… - рычит раненным зверем, - если бы ты знала как я тебя ненавижу. Удушил бы голыми руками… предательница…

Говорит зло, рублено, только его руки не причиняют вреда, они бережно отделяют мою спину от стены, он не давит на меня больше, не вжимает в холодную стену, но и не отпускает.

А я губу кусаю, вспоминаю дикое обвинение в измене и всматриваюсь в лютые глаза Михаила.

- Я не изменяла тебе! – говорю с отчаянием и боль вспарывает грудь.

- Ты скрыла от меня моего ребенка! – рычит уже, опять хватка усиливается.

- А что я должна была сделать?! Когда мне было прокричать тебе о совей беременности?! Я ведь пришла в тот день к тебе в офис, чтобы радостью своей поделиться, а ты Тину свою болотную на столе раскладывал! Предал ты! Не я!

Кричу в его лицо, и обида вылезает наружу, я ударяю Михаила по щеке со всего маха, так что у самой кожу обжигает, затем снова, молочу его по лицу, даю пощечины.

Хочу расцарапать всего, а он рычит уже зверем, ударяется вместе со мной в стену, вскрикиваю и не понимаю, как запускаю пальцы в его шелковистые волосы, как сама притягиваю к себе и целую – кусаю его губу, соль во рту и понимание, что кто-то из нас прокусил кому-то губу не отрезвляет.

Мы сума сходим, целуемся так, что зубы ударяются друг об друга. Безумие происходит. Страсть одичалая. Война. Где никто уступать не хочет. Я его сорочку рву, краям глаза лишь слыша, как пуговицы летят на пол.

Его пальцы зарываются в мои волосы, и Михаил с силой отцепляет меня от себя. Смотрит шальным взглядом, рассматривает, будто решает отшвырнуть от себя в сторону, но уже в следующий миг со стоном его губы опять мои накрывают.

Он меня все сильнее сдавливает, сжимает, кажется, что кости сейчас захрустят, но я сама вцепляюсь в него, царапаю плечи, избавляя от сорочки. А он меня за горло пятерней ловит. Здесь нет места нежности. Какие-то звериные инстинкты, голод, ненависть – любовь, пепел - боль и желание, которое пьянит.