Не измени себе

—  Правильно понимаешь, комсомол. И это не все. А террористические акты? Сотнями, может, и тыщами гибнут наши люди. Кулачье даже религию брало себе па службу. Поди, слышал про «святое письмо»?

—  Это когда кричат, что колхозы есть творение ан­тихриста? — усмехнулся Борис.

—  В самое яблочко. Ты, оказывается, не такой уж темный, комсомол.

—  Обидеть меня вам не удастся, гражданин политик.

Вальцов лишь улыбнулся в ответ.

—  Не обидеть. Побольше сказать, что сам знаю, чу­дак-человек. На какие только подлости не способны ку­лаки! Знаешь какой лозунг они выбросили? «Сеяли вме­сте — убирать будем врозь».

—  По-моему, это прямой призыв к произволу.

—  Соображаешь, комсомол. Для вчерашних единолич­ников, мелких собственников, в душе которых тысячи сом­нений,— это все равно, что зажженную спичку бросить в ведро с керосином. А когда разоблачили кулацкий вы­вих, он, кулак, сует в карман фальшивый документ — и в колхоз и разложит его, гад, изнутри… Представь, что мо­жет натворить такая вражина в несплоченном коллективе.

—  Так распознают же его…

—  Эх, мил человек! Я в партии, почитай, пятнадцать лет без малого, а видишь, что со мной сотворили. Воро­шилов в ЦКК мою бумагу со своей запиской послал. А если б меня не знал Климент? Все, Дроздов, не просто.

—  Восстановят вас, Иван Федосеич.

—  Ни минуты не сомневаюсь. Тот же Ярославский знаешь что сказал обо мне подобных: врагу выгодно хо­рошего партийца вычистить, а дрянцо оставить. Кулац­кие это происки…

—  Но все-таки не пойму. Наши-то ответные меры по­чему так несвоевременны?

—  Ну… я бы так не говорил. Принимаются, и даже слишком поспешно. На мой взгляд, иногда нарушается принцип добровольности при вступлении в колхоз. Этот вот грешок имеется…

— Зачем вы такое говорите, Иван Федосеич? Тут все– таки линия партии…

— Что ты понимаешь в этих линиях! Слабовато Ле­нина знаешь, а если читал, то мало. Ну-ка, признавайся…

Едва удержался Борис, чтобы не ответить Вальцову резкостью. Но Вальцов вдруг побледнел и замер.

«Что это с ним?»

Но через мгновение он встрепенулся, быстро глянул на Дроздова.

—    Не сердись, Борис. Сорвался я. Юзовского вспом­нил. Он мне, паразит, как раз о линии партии… Это мне, балтийцу! — Вальцов гневно плюнул себе под ноги.—Да­вай, браток, не будем портить себе хороший день. Разбе­рутся. Как-никак ЦКК. А? Как думаешь, комсомол?

—    О чем разговор, Иван Федосеич. Я вам верю.

Вальцов испытующе взглянул на Бориса, будто ста­рался проникнуть в самые затаенные уголки его души.

—    Твои слова, Дроздов… Бальзам мне на душу. Я так нуждаюсь именно в таких словах. Спасибо.

Вальцов коротко давнул ладонью Бориса, снова обнял его и лихо выкрикнул:

—    Двинули!

Вскоре они свернули в какой-то переулок и минуты через две поднимались по ступенькам к широким две­рям.

—    Пивная, — объявил Иван Федосеевич. — Не так дав­но здесь грязь была непролазная. А теперь мои бывшие смежники — общепит — вроде бы навели кое-какой по­рядок.

Особого порядка Борис, правда, не увидел. Столы без •скатертей, сплошь были заставлены пустыми пивными кружками. Молодая женщина в залитом пивом переднике носилась по залу, собирая их. Крупные капли пота сте­кали по ее полному, еще не утерявшему свежести лицу. Посетителей оказалось не так уж и много. Был тот час дня, когда рабочие с завода уже прошли, а конторским служащим еще предстояло работать. Любителей пива совсем недавно было много, если судить по кружкам: волна только что схлынула.

—    Давай-ка, Борис Андреич, сами потрудимся. Офи­циантка, вишь, истекает потом.

За две минуты они дружно очистили стол и хотели уже заняться самообслуживанием, но их опередила тол­стушка.

—   Спасибо, мои милые, — улыбчиво и певуче еще из­дали заговорила она, торопливо приближаясь к их сто­лу.— Вот вам за труды.

Она как букет протянула Борису аппетитную тараньку. С алчным урчанием ее цапнул своей ручищей Валь­цов. Все трое рассмеялись.

—  За такое богатство мы тебе еще три стола очис­тим,— воскликнул Иван Федосеевич и под заливистый смех официантки действительно бросился очищать столы от пивных кружек. Волей-неволей забегал и Дроздов, за­ражаясь дурашливым настроением напарника.

— Ай да Натаха! Каких бравых помощничков сагити­ровала,— раздался мощный бас из-за стойки. Борис только сейчас рассмотрел толстого усатого буфетчика.— Вот бы все такие были! — приналег на голосовые связки толстяк.

К удивлению Дроздова, из-за столов поднялись посе­тители и кто смущенно, но молча, кто посмеиваясь и пе­рекидываясь шутками с официанткой и буфетчиком, при­нялись убирать пустые кружки.

—  Кто сказал, что только дурной пример заразителен, а? — опять зарокотал толстяк. — Нинка, дочь наша чело­вечья, тащи скатерти. Вишь какой народ у нас сегодня.

Откуда-то из чрева пивной, скрытого стойкой, выско­чила тоненькая длинноногая девушка с толстой косой. На вытянутых руках ее лежала стопка чистых скатертей. Руки девушки замелькали над освобожденными от посу­ды столами. Через несколько минут зал посветлел; кто-то распахнул окно, и сизые клубы табачного дыма, подгоня­емые сквозняком, устремились на улицу.