Не измени себе

Как-то, задержавшись в районе за полночь, он тихо подъезжал к своему дому и вдруг во дворе услышал чей-то плач. Он рванулся к воротам, к счастью, широко распахнутым, подтолкнул Лебедя к стойлу и бросился на голос. Но и десяти шагов не успел пройти, как кто-то обвил его шею руками. То была Катя. Она так неистово рыдала и такой страстью стала целовать его, что Вальцову ничего другого не оставалось, как покрепче прижать ее к себе и гладить по голове, успокаивая.

—  Я уж не чаяла тебя увидеть!.. Опять стреляли, рани­ли учителку. Господи!.. Что я пережила! Я же умру, умру без тебя! Руки на себя наложу!

—  Но Катя, Катя… Я же в два раза тебя старше! Да разве можно так? — уговаривал ее Вальцов.

—  Ах, да что мне за дело, кто старше, кто младше. Я жить без тебя не могу. Не губи… Хоть собачонкой, кухар­кой, служанкой!.. — и опять рыдания.

Всю ночь Вальцов уговаривал Катю, но она ушла оби­женной и несколько дней не показывалась ему на глаза.

И вот теперь она, Катя, услышав выстрелы, примчалась ему на помощь.

Вальцов словно очнулся, отступил в сторону, представ­ляя на обозрение раненого.

—  Кто знает этого человека?

Толпа отшатнулась, ахнула.

—  Андрюха Шумилин! — первой отозвалась Катя.— Сосновский мужик. У отца его мельница.

—  Там еще лежит рыжий, бородатый. Я его не видел в селе. Опознайте, это очень важно для ОГПУ.

Катя помогла ему снять кожанку.

—  У меня юбка нижняя свежая. Сегодня надела.

—  Рви свою юбку, Катерина. Боюсь, как бы заражение крови не получить…

Но именно это и произошло. Сначала Вальцов неделю пролежал в Рязани, потом недели две в Москве. В больнице его навестил Сазонов, старый товарищ по Питеру. Привело его сюда дело. Тот рыжебородый, сраженный пулей Валь­цова, оказался для ОГПУ интересной личностью…

Сазонов и устроил пошедшего на поправку Вальцова на государственную дачу.

Софью Галактионовну Вальцов увидел на прогулке. Увидел и остановился удивленный, а потом зачем-то свер­нул с аллеи и укрылся за деревом. Печальная красота этой женщины поразила его. Она шла медленно, низко наклонив голову. Ее волосы были редкого пепельного оттенка, а ли­цо смуглое, удлиненное, с чуточку впалыми щеками, и чер­ные, почти сросшиеся на переносье брови. Такие лица встречались на старых портретах. Красота этого лица по­ражала какой-то отрешенностью от жизни. Так и хотелось встряхнуть, оживить эту оцепеневшую женщину. У Вальцова даже сердце защемило от неосознанной жалости к ней. Наверное, огромной тяжести горе легло на эти хрупкие плечи.

—   Кто эта красавица?— спросил он, когда Сазонов в очередной раз появился на даче.

Николай Петрович некоторое время молча смотрел вслед удалявшейся по аллее Софье и со вздохом сказал:

—   Прекрасная женщина— и великая путаница.

—   Не очень-то понятно, Сазоныч. Но если не можешь яснее, и это кое-что.

—   Нет, отчего же. Если от тебя таиться, кому ж тогда правду говорить.

И Николай Петрович рассказал все, что знал о Пуховой.

—   Вот так история! — У Вальцова на лице даже пот выступил.— А ты не боишься выпускать ее за кордон?

—   Теперь не боюсь. Полонский за нее ручается. Пом­нишь его? И мой сотрудник в один голос с ним. Признаюсь, ее непосредственность даже меня удивила. Хотя сначала я ни Голубеву, ни Бромбергу не хотел верить. Сам посуди. В доме собираются кулаки-заговорщики, а она тайком Ле­нина читает. Нонсенс.

—   Звучит достаточно нелепо.

—   И все-таки факт — меня-то ты не зачислишь в фан­тазеры. Ее ум, знание иностранных языков… наконец, внеш­ность, манеры. Для чашей дипломатической службы такие люди — находка.

—   Что правда, то правда, Сазоныч. Если не вредно для дела, познакомь меня с вашей находкой.

—   И познакомлю. Даже пользу предвижу. Может, раз­влечешь ее! Очень о детях убивается. Дочь-то уже попала в добрые руки, а пасынок крепко с кулацким отребьем свя­зался. Думаю, потерянный человек.

В тот же день Сазонов познакомил Софью с Вальцовым.

—   Бывший балтийский моряк с душою крестьянина — ныне двадцатипятитысячник Иван Вальцов. Да вот… уда­лец налетел на кулацкую пулю.

Софья оживилась, протянула руку.

—   Не его ли я собралась лечить?

Подавая руку, Вальцов с недоумением закряхтел, взгля­нул на Николая Петровича.

—   Его, его. Но, поди, поздновато уже. Такие богатыри сами выздоравливают.

Вальцов протестующе взмахнул здоровой рукой.

– Не слушайте его, Софья Галактионовна. Лечите, бога ради, лечите, отэтого не убудет,— проговорил он и по-мальчишески покраснел.

Комизм положения — щеки алели все больше — разве­селил Сазонова и Софью. Они рассмеялись. Николай Пет­рович заспешил — дел в Москве невпроворот — и начал прощаться.

—  Лечись, Иван. Заражение крови — штука серьезная, из лап костлявой ты чудом выскочил.— Он пожал Софье протянутую ею руку и поманил за собой Вальцова.— Слу­шай, Иван, ты при оружии, не забывай его, когда будете гулять с Софьей. Боюсь я за эту красавицу. Хотя о ее при­езде никто не знает, но мало ли случайностей… На всякий случай и близко к ограде не подходите.

—  Ее-то за что убивать?

—  За мужа. Его дружки уверены, что она убила.

—  Настолько серьезно?