Не измени себе

Григорий Зонов разработал тогда оригинальный узел полуавтомата. Но он, Астахов, даже рационализаторским предложением его не признал. Иначе к предложению Зонова подошла комиссия министерства. А создана она была как раз после выступления Дроздова на заводском партий­ном собрании. Разобравшись в предложении, комиссия при­знала новый узел изобретением. Приказом министра Аста­хова понизили в должности, поменяли местами с его заме­стителем. После этого неприятного происшествия Василий Борисович вложил всю душу, чтобы внедрить полуавтомат в производство. Но Дроздов, наверное, в печенку ему въел­ся. То ли это была личная неприязнь, то ли он действитель­но увидел в поведении Дроздова «ошибочную политическую линию», но Астахов добился того, чтобы публикация Дроз­дова стала предметом обсуждения на заводском парткоме. Но члены парткома выслушали разъяснения самого Дроз­дова и этим ограничились.

…Рассказ Константина Арефьевича порядком смутил Дроздова. Борис в растерянности произнес:

—  Неужели я и в самом деле встал на антипартийный путь?

Разумнов схватился за голову.

—  Боже! Дубина ты, а не борец. Неужели не понима­ешь?.. Идут споры, в науке борьба, это же естественно. Стал бы тебя защищать Селезнев, будь ты на самом деле на антипартийном пути? Статья твоя полезная, хотя не ко времени.

3

С тех пор прошло больше года. Борис охотно посещал лекции профессора, успешно сдавал ему экзамены, Прота­сов относился к нему благожелательно, будто и не было той статьи.

На самом деле Протасов все знал. И рассказала об ис­тинном авторе нашумевшей статьи Алла Васильевна Про­топопова. Это ей случайно удалось узнать в редакции жур­нала «Проблемы экономики», кто был тот Борис Дроздов.

—  Неужто наш Дроздов? — даже растерялся Прота­сов. — А я считал, что это Борис Алексеевич отличился, по­слал на его имя книгу с автографом. Вот те ну! Молодец Дроздов! Очень содержательная статья…

Об этом разговоре Борис Дроздов даже не подозревал. Экзамены следовали один за другим, останавливаться было нельзя: прошел слух, что Министерство высшего образования намеревается отменить систему экстерната, которая будто бы не оправдывает себя.

Были у Бориса и другие причины быстро забыть инци­дент с профессором Протасовым. Крутые развернулись со­бытия после памятного вечера, когда Иван Федосеевич так неожиданно для него и Жени столкнул их в своей кварти­ре у Патриарших прудов. Впрочем, как выяснилось позже, мать Вальцова действительно заболела.

Утром Женя сказала:

—  Пусть все катится в тартарары… Домой не вернусь. Борис ждал этих слов. Было важно, чтобы она произ­несла их сама, притом первой. Однако все-таки превозмог радость, сказал:

—  Ты все продумала? Там Нина…

Женя испуганно сжалась. Был у нее однажды разговор с дочерью.

«…Я не оставлю отца. Он—инвалид войны…» — «У него слегка повреждена нога. Ходит с палочкой, а вспомни, что г оворил врач. Она, эта палка, расслабляет человека. Он может обходиться без нее. Но ему нужно… ты же знаешь… чтобы его жалели. А из одной только жалости я не могу больше жить с ним. Нет, не могу…»

И потому сейчас, при напоминании о дочери, закрыла лаза, простонала:

— Не пойдет она со мной. Не пойдет! А как мне без Нины?

—  Да, в семнадцать лет человек уже может быть судьей… — задумчиво сказал Борис. — Но именно в эти-то годы слишком быстро судят других.

« Женя грустно покачала головой.

—  А ты считаешь, что я правильно поступила, когда вышла замуж за Сашуню?

— Что об этом сейчас-то? Главное, не ошибись теперь. Мне можешь верить твердо. Я любил тебя и люблю, Женя. Без тебя мне жизни нет.

Женя прижалась щекой к его груди.

— Я это знаю, Борис. Верю тебе. Позвал бы раньше, без памяти бы бросилась к тебе. Но ты ведь гордый. И знака не подал.

— Разве в гордости дело? Опасался разбить тебе жизнь.

— Эх, Борис, Борис… Да разве только молодые — так судят… Тогда, когда я качнулась к Александру, ни один че­ловек не увидел моего ужаса. Будто стена валилась. Зна­ешь… Не могу отделаться от мысли, что я тогда скорее спряталась в нору, а не замуж вышла.

Вот оно признание. Сколько раз Борис о том же самом думал! Но упрямо отгонял эти мысли, убеждая себя, что нет, этого не могло быть. Ах, слепой ты чурбан! Признавал только правильные мысли и поступки. Видел дороги, чуть ли не по линейке проведенные. А душевного смятения са­мого дорогого человека не заметил.

…Как бы ни облегчало учебу в институте его прошлое самообразование, подготовка к экзаменам отнимала у Бо­риса Дроздова немало времени. Когда был один, время находил более или менее свободно. Но вот появился на свет Андрейка, и наступило светопреставление. Крохотное было существо, но оно не признавало ни авторитета, ни ре­жима. Днем и ночью оно пищало, орало, требовало, оно, это родное существо, ничего не хотело знать, кроме внима­ния, ежеминутного внимания к себе.

Спали Борис и Женя по очереди, и, конечно же, Борис не высыпался. Однако постепенно он все же втягивался в русло нового для себя бытового ритма, привыкал к не­ожиданному повороту своей судьбы.