Не измени себе

После возвращения из Пятигорска Дроздов с жадностью окунулся в работу. Книга его должна была вот-вот выйти в свет, и Борису предстояло готовиться к защите докторской диссертации. С заводом он не хотел порывать, тут же пресекая чьи бы то ни было рассуждения, что-де человек, достигший столь высоких научных вершин, должен и служить науке.

Открыто говорили, что завод для Дроздова был материнской грудью, вспоившей его, а теперь он из младенческого возраста вышел и пора идти самостоятельной дорогой.

Очередная стычка на эту тему произошла даже с Константином Арефьевичем. Когда решался вопрос о новом назначении Дроздова, как ни странно, именно Разумнов доказывал, что пора Дроздову выходить на научные просторы, а не заниматься частными заводскими делами. Дроздов, посмеиваясь над Разумновым, над его сердитостью, намекал, что ему, Дроздову, больше подходит миссия легендарного Антея, которому нельзя отрываться от родной земли, а если этой землей посчитать завод, то от завода.

— Ты мне мозги не заливай розовым сиропом, — кипятился Разумнов. — Не хуже тебя знаю, чем и кем тебе стал наш завод. У человека два высших образования. Ему вот-вот присудят ученую степень доктора наук, а он, понимаешь ли, фокусы выкидывает. Да совесть у тебя есть, наконец? Подсчитай разницу экономической целесообразности своего труда как доктора наук и твоей инженерской деятельности. Это же убыток государству. Не мальчик уже, коммунист со стажем…

Дроздов улыбнулся.

— Константин Арефьич… Поверь мне на слово. За работу на заводе я буду биться насмерть. Другое дело, в качестве кого. Об этом надо размышлять.

— А вот коллектив вуза увидел в тебе подлинного ученого, Борис. — В тоне Разумнова на этот раз была только грусть.

Улыбка сбежала с лица Бориса. Разумнов задел больную струну в его душе. За долгие месяцы лечения он много думал о своей дальнейшей работе. Процесс подготовки специалистов высшей квалификации сам по себе достаточно серьезная проблема, останется ли у него время для научной работы? Впрочем, Протасов и Резников считаются известными учеными, хотя верой и правдой служат высшему образованию, но это не мешает и тому и другому выпускать солидные труды.

Этот горячий их разговор завершился в общем-то разумным решением. Сразу же после получения Борисом диплома инженера Разумнов доказал в министерстве необходимость введения в заводской штат инженера, который бы отвечал за внедрение новой техники. Именно тогда и родилась шутка, что Дроздова поставили «заведовать моральным износом». Но шутка обернулась миллионными доходами, а когда эти немалые суммы начали заметно уменьшаться (Дроздов лежал в это время в больнице, а потом лечился в санатории), встревожилось теперь уже само министерство.

Примерно за месяц до возвращения Дроздова из Пятигорска на заводе появился отдел по внедрению новой техники, во главе которого назначили кандидата экономических наук Бориса Андреевича Дроздова.

Однако проявил упорство и заместитель министра высшего образования Иван Иванович Зеленков: спецкурс по политэкономии остался за Дроздовым. Больше того, Борису Андреевичу предложили расширить лекционный материал и увеличили количество часов.

Эта инициатива принадлежала профессору Резникову и Алле Васильевне Протопоповой, теперь уже доктору экономических наук. Книга Дроздова, вобравшая в себя и первоначальный материал диссертации и новый, внесенный при переработке этой диссертации, расширяла преподавательские возможности Бориса Андреевича.

Великое это счастье, когда труд доставляет радость. Борис успевал все, особенно радовали его заводские дела. Одержала полную победу не только теория морального износа машин и оборудования, но и живая жизнь, практика. Теперь уже и официальная точка зрения на эту проблему круто изменилась, и Дроздову, знавшему на заводе все станки, знавшему, как они работают, какая от них выгода и каково напряжение рабочего, открылось широкое поле деятельности.

Однажды Борис Андреевич явился к Протасову и представил ему короткий отчет, что дает одному лишь заводу «Красный маяк» «почтительное отношение к теории и практике морального износа». Он так и озаглавил свой шутливый отчет. Увидев шести- и семизначные цифры прибылей, Василий Васильевич грустно спросил:

— Неужто, Борис Андреич, вы всерьез считали меня идейным противником?

— Конечно, считал. Какой же мне было смысл пробиваться в большую прессу и рисковать партийным билетом? Шум-то подняли знатнейший. Я что-то не очень понимаю вас, Василий Васильевич.

— А что же здесь не понимать, уважаемый Борис Андреич? Струсил. Страшновато было идти против течения. Проблемка-то не простая, экономическими проблемами социализма не только мы с вами занимаемся, были и другие ученые, с непререкаемым голосом. Так вот, скажу я вам, сидел я на одном чрезвычайно ответственном экономическом совещании, года три назад это было, понимал, что неверные заключения, а сказать не мог! Ведь все утверждают — нет морального износа, и точка.

«Зачем он мне все это говорит? Стыдно же!» И все-таки не мог промолчать, пожалеть Протасова.