Не измени себе

— Сам добился! Понимаешь, сам? — втолковывал Денис Дроздову. — А это всего дороже, — Но почему именно в педагогический?

— Как тебе это объяснить? — задумался Чулков. — Мне кажется, что я смогу сказать ребятам немало нужного, ведь я сам мальчишкой попал на войну, многое пережил, передумал. Да и грамотешки мне надо поднабраться, — он смущенно замялся. — Я пишу. И уже давно.

В доказательство он достал вырезки из местной газеты. В восьми номерах были напечатаны рассказы из фронтовой жизни. А один рассказ опубликован даже в толстом московском журнале.

«Ай да Чулков! — подивился Борис. — Времени зря не теряет».

— Но почему ты отвергаешь мою помощь?

— Потому что в неполные восемнадцать я роту водил в штыковую. Привык отвечать и за себя, и за других. А вы с «папулечкой» меня опекать хотите. Ну да ладно!

— То-то ладно. Ишь развоевался… Скажи-ка лучше, как все это понимать?.. То с палочкой едва-едва, то почти строевым?

Лицо Чулкова вспыхнуло и тотчас засияло улыбкой.

— А все вот так и понимать. Идет процесс выздоровления, как говорит мой врач. На комиссии перенервничал, устал, поэтому едва плелся. Потом отдохнул, собрался с силами и показал, на что способен.

— Но левую все-таки заметно подволакиваешь…

— Еще бы. Болезнь — не шутка… Ты ведь сам писал: «Молодой организм», «Воля к выздоровлению», «Характер»…

Борис улыбнулся и хлопнул Чулкова по плечу:

— Так держать, гвардия!

Чулков схватил его руку, крепко сжал.

— Молодец! — вырвалось у Дроздова.

— А была тряпкой, — торжествовал Денис. — На глазах сильней становится. Тут мне случай помог.

И Чулков рассказал любопытную историю.

В госпитале инвалидов войны, в самом первом, в одной палате с ним лежал скульптор, бывший минер, одну руку ему оторвало по плечо, а вторую по локоть. Лечили его долго, раны давали свищи. Вот этот скульптор и посоветовал Денису вместо упражнения с мячиком заняться пластилином, чтобы не так надоедливы были механические упражнения.

«Может быть, у тебя что-нибудь такое и объявится, что талантом зовется. Попробуй».

Денис последовал совету и неожиданно увлекся этим занятием. Довольно скоро у него стали получаться смешные человечки, добрые и злые, смелые и трусливые.

Скульптор, когда Денис показал ему фигурки, удовлетворенно хмыкнул:

— Способности налицо. Но тебе… необходима школа. А позволит здоровье? Для ваяния нужна незаурядная физическая сила. Кроме таланта, разумеется. Нужны… мускулы.

Увлеченный новым делом, он и выписался из госпиталя. Но все-таки заработать себе на жизнь ваянием Чулков пока не мог, а пенсия была крохотная. На фронт Чулков ушел после окончания средней школы, стало быть, пенсия, определявшаяся из среднего довоенного заработка, оказалась минимальной. Добрые люди посоветовали потребовать справки с железной дороги, где недолгое время Денис работал кочегаром на маневровом паровозе. Нужные справки пришли, и пенсия его сразу же возросла почти в три раза, но и теперь она была слишком мала. Волей-неволей пришлось задуматься, как обеспечить себя в будущем. Скульптурой себя не прокормишь… Денис замолчал, задумался.

Задумался и Дроздов. Куда было проще Грише Зонову, почти ровеснику Чулкова. В годы войны Гриша хотя и работал наравне со взрослыми, и недоедал — все равно оставался мальчишкой, озорным, непоседливым, единственное, что могло его удержать от шалостей, это перспектива быть наказанным и снова оказаться в детском доме. Куда с легкой руки Константина Арефьевича его чуть и не возвратили. Борис отстоял Гришу, сказал тогда, что цыплят по осени считают, еще покажет себя и Зонов. Эти слова припомнил Разумнов, когда обмывали диплом Григория. И чего греха таить, Зонов, сам того не сознавая, повлиял даже на судьбу учителя — после той рекламационной командировки на Украину Дроздов решил получить диплом.

На другой день, встретившись с Дроздовым в условленном месте, Денис предложил:

— Хорошо бы над портретом твоим поработать. Подбородок у тебя интересный… И лоб.

— Борис согласился: ему хотелось посмотреть, как работает Чулков.

Чулков повел Бориса к себе в «мастерскую». Для мастерской Чулков выпросил ветхий сарай, принадлежавший институту.

Странное впечатление производили скульптурные замыслы Дениса. Все фигурки, вылепленные из пластилина, были гротескными, но было в них что-то притягательное, привлекающее остротой видения. Особенно поразил Бориса скульптурный портрет доктора Хачатряна: огромный чуб, широкий лоб, длинный тонкий нос, лицо разгневанное, а длинные руки прижимают к груди вырывающегося ребенка в образе Дениса, в галифе, гимнастерке, сапогах и даже с трубкой в зубах.

Дроздов хохотал над Хачатряном.

— Здорово схватил его… Самую сердцевину, — ответил Борис. — А Размик видел?

— А как же? Чуть мне дырку в голове не проделал за портретное сходство.