Не изменяя присяге

Если бы мичман Садовинский мог перенестись в 1935 год или если бы ему дали до этого времени дожить, он мог бы прочитать в литературном журнале «Звезда» повесть «Джигит» писателя-мариниста С. А. Колбасьева (да, да, того самого мальчишки-кадета Сергея Колбасьева) о молодом офицере, пришедшем на флот в Гельсингфорсе весной 1917 года.

И он наверняка поразился бы, как точно отразил писатель чувства молодого флотского офицера. Те самые чувства, которые обуревали и самого Садовинского, когда он впервые ступил на палубу миноносца «Разящий».

Повесть «Джигит» начинается словами: «Самая лучшая служба, конечно, на миноносцах. Не очень спокойная и не слишком легка, особенно в военное время: из дозора в охранение и из охранения в разведку; только пришел с моря, принял уголь, почистился – и пожалуйте обратно ловить какую-нибудь неприятельскую подлодку или еще чем-нибудь заниматься. Словом, сплошная возня с редкими перерывами на ремонт, когда тоже дела хватает. И все же отличная служба.

Нет, служить надо на миноносце. Будь ты хоть самого последнего выпуска, на походе ты стоишь самостоятельным вахтенным начальником, а в кают-компании чувствуешь себя человеком. Конечно, выматываешься до последней степени, зато учишься делу, а в свободные часы живешь просто и весело».

Я полагаю, мичман Бруно-Станислав Адольфович Садовинский, не задумываясь, подписался бы под каждым из этих слов своего ученика. И еще, не судеб ли морских таинственная вязь переплела и связала воедино мысли, чувства, переживания офицеров русского, рабоче-крестьянского красного и советского флотов во времени и в пространстве, здесь, на этом листе бумаги?!

В один из дней середины февраля мичман Б. Садовинский, одетый в рабочую шинель, согреваясь чаем, сидел в холодной кают-компании миноносца (паровое отопление не работало – пар с завода подавался с перебоями) и перелистывал мятые газеты, оставленные, видимо, кем-то из мастеровых.

«Какая ерунда», – думал он, читая заголовки газет, но на душе становилось неспокойно и гадко.

В этот момент почти над самой головой мичмана оглушительно грохнул орудийный выстрел, за ним другой, третий, четвертый, слившиеся в пулеметную очередь. Это заводские мастеровые приступили к клепке на верхней палубе.

Мичман вполголоса выругался. В кают-компании он сидел один.

«Да, – думалось Садовинскому, – дела нет, а служим много». Быстрый и острый ум Бруно давно понимал, что не все ладно в стране, в армии и на его родном флоте.

Прекрасно образованный офицер, он имел большой опыт общения с людьми, имеющими различное положение в обществе и живущими на разных его ступенях. Поэтому он слышал порой кардинально противоположные мнения и суждения о положении в стране и на фронте, но флотская служба не оставляла времени для глубокого анализа происходящего, да и увлечение политикой никогда не поощрялось на флоте и никогда не входило в число его любимых занятий.

Единственное, чего никогда не позволял себе мичман Садовинский, – это заигрывания с подчиненными матросами, ни при каких обстоятельствах. Это он усвоил на всю жизнь!

Офицер, идущий на поводу у нижних чинов, – не офицер, а тряпка. И дело не в личных амбициях или дворянской гордости, не в требованиях корабельного устава, хотя и в них тоже, дело – в понимании, что без дисциплины сложнейший организм корабля, дивизии, бригады, флота существовать не может. И пока идет война с Германией, представить себе что-то подобное – невозможно, а потакать этому – преступно! Мичман Садовинский не успокаивал себя этим, он просто решил для себя, что иначе служить он не будет.

В кают-компанию вошел командир – старший лейтенант А. И. Балас. Мичман быстро поднялся и поприветствовал командира.

– Чаю, Александр Иванович? – назвав командира по имени и отчеству, спросил мичман.

Командир в ответ коротко кивнул и сел на скрипучий и пыльный диван.

– Что с ремонтом трубок котлов носового котельного отделения, Бруно Адольфович? – спросил командир. – Как можем ускорить замену потекших трубок?

– Мы говорили с механиком Гуляевым, он предлагает послать человека в Петроград, на Франко-Русский завод, и на месте решить вопрос с котельными трубками, – ответил мичман Садовинский, налив из чайника крепкий дымящийся чай в стакан и придвигая его командиру. Командир устало потянулся и поднес стакан к губам.

– Чертовски холодная зима нынче, – проговорил он, и облачко пара возникло у него перед лицом.

Мичман Садовинский перелистывал «Ведомость незаконченных работ на э/м “Расторопный” на февраль 1917 г.». Ведомость состояла из нескольких листов убористого текста:

«По корпусу», «По механической части», «По вооружению», «По штурманской части» и так далее.

– Александр Иванович, задерживаются поставки штурманского оборудования, – доложил мичман, откладывая ведомость. – О чем думают под «Шпицем»? – добавил Садовинский, доливая чай в свой стакан. – Все это попахивает саботажем, если не сказать больше.

– Да, – без особых эмоций и как-то устало отозвался на высказывание мичмана командир и продолжил: