Не изменившие себе. Драгомировы и другие

Вы его очень любезно приняли, выслушали… А потом будто бы ни с того ни с сего заговорили о непорядках в духовной академии и стали ему советовать, как поступать…

Архиепископ Платон взволновался:

– Ваше высокопревосходительство, простите, но ведь эти вопросы касаются только меня как ректора академии, а никак не вас как генерал-губернатора и командующего войсками…

– Так… А тот вопрос, который вы, владыка, изволили возбудить, – касается вас как ректора академии или меня как правителя края и командующего войсками?..

Архиепископ смутился и поспешно ретировался…

– Да, было такое, – подтвердил Драгомиров не без удовольствия. – Архиепископ, деликатный и отзывчивый человек, просто малодушно поддался на уговоры наших записных либералов и пришел с этим ходатайством. К его чести, он все прекрасно понял, и мы с ним остались друзьями.

– Будто бы во время игры в винт в вашем доме все три ваших партнера-еврея по очереди сказали: «Je dispasse» («Я пасую» [Же дипасс]). Вы, когда дошла до вас очередь, будто бы ответили репликой: «Ну, раз жиды пас, то и я пас. Жиды, знаете ли, знают, что они делают».

– Что же тут остроумного? Такого быть не могло, так как не учтено свойство моего характера: я в своем доме хозяин, старающийся всегда быть с гостями вежливым, и уж никогда не веду себя по-хамски и никогда гостей не оскорбляю… К тому же никогда не было, чтобы все мои партнеры были евреями… Думаю, сочинен этот анекдот, чтобы подчеркнуть, что Драгомиров близок с евреями.

– Приехал вам представляться какой-то важный остзейский барон со сложной, многоэтажной фамилией. В приемной вместо адъютанта дежурил унтер-офицер, и немец громко стал его обучать, как его представить генерал-губернатору, заставляя повторить его сложную фамилию несколько раз. Очевидно, дверь в кабинет была закрыта неплотно, и вы все слышали. Убедившись, что унтер-офицер зазубрил фамилию, барон удовлетворенно произнес: «Хорошо, а теперь иди и доложи, что я приехал».

Унтер при открытой двери в кабинет отчетливо выговорил вызубренную фамилию. А вы на это якобы громко возгласили: «Проси всех четырех!»

– Да, было, к сожалению. Ради красного словца, как говорится, не пожалеешь и отца. Немец был очень обижен, пришлось сделать вид, будто я действительно решил, что в приемной четверо… С другой стороны, сам виноват – порядочно унтера измучил своей дрессировкой. Не удивлюсь, что тем самым я нажил себе очередного врага…

– Во время прогулки по городскому саду в сопровождении адъютанта вы будто бы наткнулись на интимную сценку: ухаживая за дивчиной, солдат запустил обе руки за пазуху. Увидев командующего, солдат страшно растерялся и замер с руками в прежнем месте.

А вы будто бы, остановившись, похвалили: «Молодец, действуешь по уставу. Раз руки заняты – правильно отдаешь честь глазами…»

– Да, я наскочил на такую сценку, но только не похвалил солдата, а изрядно отругал. Переврали. Думаю, для того, чтобы лишний раз показать, что Драгомиров потворствует солдатам. Удивляюсь, что не придумали какой-нибудь аналогичный случай с офицером, показать – вот офицерам-то я не спускаю!

Вот тебе два аналогичных случая. Во время маневров догоняю в коляске одну из частей, идущую по дороге в походном порядке. На обочине сидит солдат. Приказываю кучеру остановиться и спрашиваю, чего он тут уселся. Оказывается, сильно натер ноги и идти не может. «Отчего же не сел в санитарную линейку?» – «Так что, ваше превосходительство, господин фельдфебель не позволил». – «Снимай сапоги и портянки и покажи ноги». Вижу, портянки обернуты кое-как, ноги грязные и порядочно стерты. Приказываю обуться и сесть в мой экипаж и догоняю идущую впереди часть. Останавливаю, требую к себе командиров полка, батальона, роты, взводного и господина фельдфебеля. Демонстрирую ноги солдата, браню как следует за невыполнение моих постоянных указаний о наблюдении за солдатскими ногами и, в частности, за то, что фельдфебель не разрешил солдату сесть в санитарную линейку…

В другой раз в аналогичной ситуации вижу солдата не в строю, а на повозке. «Почему не в строю?» – «Так что, ваше превосходительство, ноги натер». – «Слезай с повозки и разувайся». Неохотно слезает, снимает сапоги и портянки. Ноги в полном ажуре… Не выдерживаю, обругал как следует лентяя и обманщика и в сердцах несколько раз огрел его палкой…

Как думаешь, о каком случае шла молва? Конечно, о первом. Я, мол, не имел права в присутствии нижних чинов делать выговор офицерам из-за какого-то солдата. И никто никогда не сказал, что я вопреки своему приказу о пресечении рукоприкладства сам огрел солдата палкой…

Да, ладно, прости, что отвлек… Допекла несправедливая молва, а кому еще это расскажешь, как не тебе?

– Спасибо, Михаил Иванович, за доверие! И не берите в голову, собака лает, караван идет, и это главное…

– Я и не беру. Так… К слову пришлось. Что там еще в твоем кондуите?