Не хлебом единым

Вечером приехал Дмитрий Алексеевич. Он провел весь день у Крехова знакомился с машиной для литья из стали под давлением, которую Крехов уже много лет проталкивал вместе с изобретателем. По лицу Дмитрия Алексеевича было видно, что изобретение оказалось очень интересным. Он ничего не замечал, рассеянно улыбался, морщил нос, ум его продолжал работать над машиной. Долго еще глаза его смотрели куда-то за пределы комнаты. Потом он начал остывать — Надя и это определила по его лицу. У него появилось то мягкое, усталое выражение, которое больше всего нравилось ей. В такие минуты он как бы снимал суровую стражу, и Надя входила в его душу, часами тихо блуждала в этом лабиринте, изредка встречая то наглухо запаянную, неведомую дверь, то дверь, закрытую лишь для виду, а за нею — неожиданные подарки.

Они сели вместе за стол пить чай. Надя собралась с силами и как могла беспечно проговорила:

— Жанна к тебе приходила сегодня. Часа полтора сидела.

— А что она?.. — Дмитрий Алексеевич посмотрел на Надю.

— Хочет просить тебя, чтобы ты устроил ее к себе в бюро.

— Бюро-то еще нет! Потом мы же с нею как будто все сказали. Она сама закрыла дверь. Говорит «уходи» и дверью — хлоп.

— Значит, она тебя любит. И ты должен серьезно отнестись к этому и сделать все, что можешь. Ты должен, по-моему, поехать и успокоить ее, и устроить на работу.

— Она же химик! Если в литейный цех? Правда, там металлургический уклон. Неужели я обязан…

— Конечно, обязан…

«Раз она велит…» — подумал Дмитрий Алексеевич и решил на следующее утро поехать к Жанне. Но какая-то мелочь отвлекла его, задержала, и он отложил свой визит.

И следующие три дня Дмитрий Алексеевич не вспомнил о Жанне. Он работал в Гипролито над первым своим проектом, тем самым, который был когда-то забракован Шутиковым. Этот проект был на девяносто пять процентов готов еще тогда. Но теперь у Дмитрия Алексеевича, у Крехова и у Антоновича появились новые мысли, в связи с чем проект пришлось кое в чем заново «переиграть».

Второго ноября в нескольких научных и проектных институтах Москвы с утра началась веселая суматоха — в этот день академику Саратовцеву исполнилось восемьдесят лет.

Дмитрий Алексеевич заранее — по телефону и специальной запиской — был извещен о том, что его присутствие на юбилейном торжестве весьма желательно и что он должен сидеть в президиуме.

— Белый флаг, — сказал Крехов, прочитав эту записку.

С утра Дмитрий Алексеевич сходил в баню, побрился и надел «фундатора» так называл он свой новый черный костюм. Надя завязала ему галстук. Застегивая пальто, он сбежал по лестнице вниз и вдруг вспомнил о Жанне. На миг остановился, перебирая пальцами, и тут же решил, не откладывая, заглянуть к ней.

На метро он пересек весь город. Вот и дом ее, вот и арка, и подъезд. На звонок вышла незнакомая женщина в несвежем переднике. Дмитрий Алексеевич поблагодарил ее и направился в комнату Жанны. Она была заперта.

— Товарищ! — услышал он за спиной повелительное. — Товарищ, я же говорю вам: она уехала.

— Куда?

— Она же в Кемерово…

— Ах вот оно что… Во-от что… — проговорил он, хмуря брови. — И ничего не передавала? Говорила что-нибудь?

— Вы Дмитрий Алексеевич? Она оставила вам письмо.

Дмитрий Алексеевич подошел поближе к лампочке, разорвал белый конверт, в два мгновения прочитал все письмо.

"Я уезжаю в Кемерово. Ты сейчас поймешь все. Есть женщина, которая принесла для тебя жертвы, большие, чем я. Она и любит тебя больше, только недавно я поняла, что это возможно. Я не смогу жить рядом с тобой и с твоими товарищами и подругами, из которых каждый и каждая лучше, чем я, и доказали это на деле. Прекрасно понимаю, что, глядя на меня и на Надежду Сергеевну, ты поневоле будешь сравнивать, потому что разница налицо. Береги свое счастье, она тебя любит. Я тороплюсь на поезд. Дорогой мой учитель, Дмитрий Алексеевич… — здесь она, должно быть, спохватилась, времени у нее не было, — она написала: «Жан», гневно перечеркнула и расписалась рядом: «Анна».

— Когда?.. — спросил Дмитрий Алексеевич.

— Вчера… — ответила женщина.

Он не заметил, как вышел из подъезда. Письмо Жанны что-то в нем глубоко задело. Должно быть, потому, что душа ее еще не израсходовала сил, которые нужны, чтобы страстно любить и горько рыдать. Загадка! Никакой загадки все ясно. У нее открылись глаза.

Через двадцать минут Дмитрий Алексеевич появился в Гипролито, в той комнате, где трудилась его группа, и его встретили Крехов и Антонович, которые были в новых коверкотовых кителях, с зеленым кантом. В этот день группа работала ровно и сосредоточенно, как всегда. В пять часов Крехов и Антонович вышли и минут через сорок вернулись, причем еще издали Дмитрий Алексеевич услышал их громкие, веселые голоса: эта сорокаминутная отлучка, как они пояснили, входила в программу чествования академика.