Не хочу быть полководцем

Ох и дура девка. Да я на самом-то деле из-за того, что она княжна, так намучился, что дальше некуда. Попробуй-ка найди таких сватов, чтоб уболтали этого скрипучего. Я бы прямо сейчас все отдал, что у меня есть, лишь бы она где-нибудь в холопках числилась. Нет, вру, рублей двадцать бы оставил. Для выкупа. А потом дал бы ей вольную и в ноги бы рухнул, а в руках протянутых сердце в подарок. Прими, милая, не побрезгуй. Ну и ответил Светозаре соответственно. Мол, любимая — звание куда выше княжны. Она для влюбленного сердца всегда царица, не меньше. А то и богиня.

— И я бы царицей для тебя была, если бы ты… в меня? — осведомилась она.

— И ты бы тоже, — ответил я. — Только этому не бывать. Не живут в сердце две любви вместе. Тесно им там.

— Ладно, верю я тебе. И серьги твои возьму. Пусть это твоим первым подарком будет для девки Светозары. — И вздох тяжкий.

Ну слава богу, договорились. Поняла наконец. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда. Я даже улыбнулся. Только зря радовался. Рановато. На самом деле ничегошеньки она не поняла.

— Первым и последним. И следующий ты мне по любви подари, а коль не будет ее, то и дары ни к чему.

Вот и поговорили. Упертая девка, нечего сказать. Почти как я. Может, еще и потому не нравится мне упрямство в людях — себя в них вижу, как в зеркале, и увиденное не очень по душе. Словом, не люблю…

Но не рассказывать же обо всем этом Осьмуше.

— А серьги, — отвечаю остроносому, — я ей за лечение подарил. Доволен? И вообще, не пошел бы ты куда подальше, а то осерчаю!

А больше разговаривать не стал — наверх подался.

Теперь вот лежу, нашу с ним беседу вспоминаю, а самого стыдобища разбирает. Как ни крути, а получается, будто я ему пообещал, пусть и косвенно, намеком, что никаких дел иметь с ней не буду и любовь крутить тоже. Но лежу, не встаю. Очень уж неохота подниматься первому. Она ж меня полностью раздела, и куда засунула штаны, одному богу известно. А еще черту, с которым она сродни. Пускай сама первой встает.

Но и она не торопится, ответа ждет.

— Квасу, — говорю. — Кувшин целый. Только чтоб старый был, покислее.

Думал, пока искать станет, штаны напялю да Тимохе разгон дам — зачем пустил. Но не тут-то было. Потянулась Светозара лениво и мурлычет:

— Вот и славно, что выбрал. Счас я Тимоху покличу. Только этого мне и не хватало для полного счастья.

— Не надо Тимоху, — выдавил я хриплым голосом. — Расхотел я квасу. А тебе самой вставать-то не пора? Заждались, поди, на поварне.

— Успею, — отмахнулась она с ленцой и, привстав на кровати, так что налитая тяжелая грудь оголилась полностью, мечтательно выдала: — Я ж с того самого часу, как тебя впервой увидала, все в думках своих грезила, как мы с тобой после сладкой ноченьки просыпаемся да рядышком лежим. Обожди малость. Дай посмаковать-то. Али не насытился еще? — И склоняется надо мной.

Сама коварно улыбается, а грудь ее с крупным коричневым соском, который эдак по-боевому, чуть ли не на сантиметр уже выпер, как копье, уже надо мной нависла. Чую, чья-то шаловливая ручонка меж тем уже вовсю лазит под одеялом. Не ищет, нет. Нашла-то она сразу, да и мудрено было бы не найти. И не настраивала она ничего, скорее уж до последней стадии доводила, потому что у каждого терпения и у каждого принципа имеется своя рубежная черта — вот до сих пор еще куда ни шло, а дальше…

Оправдываться не собираюсь, но задам один вопрос: а вы бы на моем месте удержались?! Только честно! То-то.

Получилась какая-то раздвоенность. В сердце одна, а тело уже и слушать ничего не хочет — ему другую подавай, ту, что поближе, с соском, как копье, вперед нацеленным, с налитой грудью, с шаловливыми ручонками…

У меня и посейчас перед глазами статная наездница, особенно ее лицо. На лбу мелкой россыпью капельки пота, глаза даже не зеленью горят — кровью налились, а в середине зрачка бесовский огонь полыхает. Рот полуоткрыт, и видно, как из него язычок то и дело выскальзывает, губы цвета запекшейся крови облизывает. Ни дать ни взять вампирша перед трапезой в предвкушении лакомой пищи.

Густые волосы, что россыпью на пышных плечах, подрагивают ритмично, в такт движениям. И грудь тяжелая, налитая, с огромными сосками-копьями перед самыми глазами моими точно так же ходуном ходит. Вырваться и не думай. Стальные тиски могучих бедер обхватили намертво — того и гляди кости затрещат. Да я, если честно, и не пытался — самого азарт обуял.

А всадница торопится, спешит до финиша добраться, чтоб первой успеть. У самой уже не только на лбу, по всему телу пот выступил, ручейками стекает — острый, дурманящий, возбуждающий. Но не сдается наездница, гонит во весь опор. И как только в седле удерживается?

Но и жеребец ей послушный достался. Не иначе как азарт жокея ему передался — такую прыть выказал, что о-го-го. Дружно мы скакали, как одно целое. Впрочем, в те мгновения мы и впрямь стали одним целым. Во всяком случае, телесно. Так слились — не разорвешь. Прямо тебе кентавр какой-то, только голов две и в каждой сладкое головокружение от безумной скачки.