Первое, что пришло в голову, запросить у них согласование нанести удары по тем местам, где их не должно быть, откуда они уже должны были уйти. Но обосновать такое невозможно просто так, да и выглядело бы это как явный экстремизм с нашей стороны.
Как ещё можно поступить?
Однажды один из наших отважных советников, генерал-майор, узнав от меня о таких их «выкрутасах», выскочил с небольшим подразделением сирийцев и нашего спецназа из ССО на установленный для иранцев рубеж, захватил его с боем и почти двое суток их там ждал. Отмечу отдельно, командующий строго-настрого запретил генералу говорить какие-либо обидные для иранцев, но обычные для нас в таких случаях, слова, когда они подойдут.
Когда он их наконец дождался, то был ошеломлён тем, какими сладкими словами его начали восхвалять. А потом услышал от одного сирийского генерала, что это именно он всё напутал и случайно ввёл в заблуждение иранцев, что именно он должен был выйти на высоту, а нам сказал неправду. Сказал, что иранцы совершенно ни при чём в данном случае. Положение сирийцев было таковым, что им уже было не стыдно брать всё на себя для того, чтобы выглядеть в глазах союзников-иранцев хорошими. К счастью, мы понимали положение сирийских офицеров.
И всё тот же вопрос: что делать?
Восстанавливать сирийскую пехоту. Долгий, нудный и сложный путь. Лёгких решений сложных задач не бывает.
Вот в такой обстановке, под давлением таких обстоятельств уже в октябре мы приступили к формированию совершенного нового 4-го добровольческого штурмового корпуса САА для того, чтобы иметь сирийские войска, которые будут полностью и безоговорочно подконтрольны нам. Ещё одной причиной такого нестандартного и, мягко говоря, не дающего молниеносный эффект решения, было то, что восстановить боеспособность имевшихся частей очень трудно.
В целом за первые три месяца сделали немало, но этого было совершенно недостаточно для решения стратегических задач.
По приезде из Сирии меня вызвал лично начальник Генштаба и высказал ряд очень нелицеприятных замечаний. Всё по делу. Но его совершенно не интересовали трудности и особенности работы с арабами. А вот насчёт взаимодействия с иранцами он не только слушал меня внимательно, а тщательно расспрашивал. Вопрос не просто деликатный, вопрос чрезвычайно сложный и тонкий. Я характеризовал их генералов и старших офицеров как педантичных, образованных и дисциплинированных, но затравленных начальством и измученных от бесконечной череды поражений.
Вместе с тем наше общение с иранцами было предельно деловым и конкретным. Но если они отказывались что-то делать, то мы не настаивали. Нет проблем! Делаем сами вместе с сирийцами. Со временем мы всё-таки начали более тесно работать с иранцами. Отсюда возникало всё больше трений между нами, иной раз они перерастали в раздражение. Но, как ни странно, мы продолжали идти вперед и часто находили способ общаться с ними. Это был медленный процесс, однако, несмотря на то что было очень трудно, нам удалось найти общий язык и получить поистине бесценный опыт.
Позднее практический эксперимент по созданию 4-го добровольческого штурмового корпуса САА был признан в целом положительным. Но нужны были очень существенные изменения, поэтому уже в начале 2016-го года мы приступили к формированию 5-го добровольческого штурмового корпуса САА.
Формирование частей и подразделений 5-го добровольческого штурмового корпуса проходило на базе частей, разбросанных по всей Сирии. Комплектовался он за счёт амнистированных боевиков, дезертиров, уклонистов, частично за счёт откровенно криминального элемента. Для этого были созданы минимально необходимые финансовые условия и разработаны совершенно новые меры военно-дисциплинарного управления, очень нестандартные, легко применимые и сильно отличающиеся от того, что есть (было) в нашей и сирийской армии.
Основным отличием 5-го добровольческого штурмового корпуса САА было то, что он не имел права отступать без приказа, отсутствовала так называемая «задняя передача». Санкции за отступление без приказа были очень далёкими от таких понятий как гуманизм, общечеловеческие ценности и прочее. Но наши офицеры не имели отношения к применению радикальных военно-дисциплинарных мер.
Кроме этого, дополнительным стимулом в то время было решение о том, что сирийским военнослужащим сохранялась заработная плата «на гражданке», большие по сирийским мерках доплаты за «боевые». В этом корпусе, как я писал ранее, у нас подход был совсем другим. Все должности от командира роты (батареи) и выше, комплектовались российскими офицерами. Служба в корпусе была организована в соответствии с российскими уставными правилами, за исключением дисциплинарного устава. Мы не принимали во внимание национальность, гражданство или религию.
Такого еще современный мир не знал.