Не ходи в страну воспоминаний (СИ)

Но мир сов отвык говорить. Он вообще не умел произносить слова. Сокрытый сам в себе, он изъяснялся косноязычно, не в полную силу и всегда с помощью знаков. Молчание было его вторым лицом.

— Говори! Я не побоялась вернуться! Говори-и-и!!!

Раздался гудок. Мне в спину ударили фары, и, обернувшись, я увидела, что это на пригорок шоссейной дороги выплыл автобус. С округлыми углами, дверьми-раскладушками, родной брат всех рыжих остановок. Он остановился возле меня с придыханием паровоза на перроне, а как только двери скрипучим рывком прижались к бокам, он заурчал всем машинным отделением: тр-р-р-рр-р…

— Ну что, заходить будем? — уставилась на меня кондукторша.

Все небольшие окна внутри светились тускло-бежево, как все салоны общественного транспорта по ночам, уютно, тепло и приветливо.

— Заговорил…

Как только я вскочила на площадку, автобус с размахом хлопка в ладоши ударил под лопатки дверьми и, тронувшись, перестал урчать. Они все, и троллейбусы тоже, когда начинают снова ехать, перестают трястись от витков работающего двигателя.

Знаки.

С первых минут пребывания здесь, я поняла, что они повсюду, - как направляющие, как путеводители по истории, чтобы не заблудиться и не зайти не туда. Город впустил внутрь автобус вместе со мной на борту, и по бокам стали разворачиваться знакомые улицы. Смутно знакомые. Планировка домов, цвета, названия, магазины, вроде бы очень известный город, но вместе с тем понимаешь, что ты здесь впервые. Словно некто сделал очень похожую копию, модель, где по мотивам прошлого времени создано пространство настоящего. А знаки… знаками было точное сходство.

Я соскочила с места и попросила остановить на остановке именно в тот момент, как узнала свой проспект и свою остановку. Она была воссоздана до мелочей, вплоть до потускневших букв названия магазина, и до погнутого дорожного знака под светофором. Здесь мой дом. Был когда-то, пока мы не переехали. По второй полосе улицы прогудел троллейбус, бодренько умытый дождем. К бордюру прибились зеленые проколотые билеты. Мир сов, кое-как начавший повествовать о себе, подавал мне шаг за шагом путеводные нити, и я уже знала, что я, не зная до сих пор, как я выгляжу, могла с уверенностью сказать, что нашла свой дом. Вон тот, стоящий чуть боком. Шестой этаж, светится окно кухни. Так, словно пролистывая невесть откуда взявшийся альбом с забытыми фотографиями, я узнавала и узнавала мои путеводные детали, и не могла удержаться чтобы не остановиться хоть на миг у каждого из них. Плевать на дождь и холод.

Вот лавочка, на которой я часто сидела, играя в подбрасывание мячика. Вот дерево, на которое я пробовала однажды залезть, но упала и сильно ударилась. Вот трещина в асфальте, которая всегда мне казалась похожей на лисью мордочку. Вот фонарь, единственный мерцающий из всей своей шеренги исправных собратьев. Подъезд с запахом сырости, погнутый почтовый ящик с номером моей квартиры, выжженная кнопка лифта, надпись внутри кабины жжеными спичками “Катя-дура”, наша входная, обтянутая черной клеенкой дверь…

— Неужели я столько всего помню?

Прежде я и не подозревала за памятью такой способности воскрешать мелочи. Воды утекло много, все стало туманным. До тех пор, пока мир сов не показал “старый фотоснимок”.

— Господи, я уже волноваться начала!..

На меня хлынул поток света и тепла. И очередное, совсем до боли знакомое окружение, дышит на меня со всех сторон, от каждой вещи в квартире, памятью пережитого. Обои в цветочек! Зеркало с наклеенной в уголке картинкой! Тапочки! Люстра!

— Извини, мам…

И незнакомая женщина в знакомом халате берет с плеча сумку… конечно.

Это право создателя играть различные шутки с чувствами, и мне не следует забывать, что я здесь не я, сколь бы похоже это на правду не было, и моя семья не моя, моя жизнь не моя. Это вымысел мира сов, который просто начал говорить после многих лет молчания и сокрытия.

Моя мама оказалась женщиной ухоженной, моложавой. С юрким вострым носиком, портящими ее бигуди на голове и великоватом халате.

— Бегом-бегом в ванную… мотаться под дождем черт знает сколько, это же надо. Замерзла?

— Немого, — я разувалась.

— Где была?

— Гуляла.

— Двенадцатый час!

— Ну, прости, не рассчитала со временем.

— Чай на столе, ужин сейчас подогрею.

И запахи. И цвета. И предметы. Все, как одно! Декораций на киностудии дефицит, вот и снимают художественное кино в тех же условиях, что и снимали документальное.

В ванной из зеркала на меня смотрела щуплая девушка с треугольным лицом и крашеными белыми волосами. Стрижка короткая, даже слишком. Круглые губы. Брови светлые. Взгляд какой-то растерянный, но это, наверное, как раз мой взгляд.

— Майя, давай быстрей!

— Здравствуй, Майя, — я сосредоточилась повнимательней на своем облике, и как только примирение с внешностью наступило, взгляд изменился. — Как жизнь? Нормально? И прекрасно. Подробности следуют.

— С кем это ты разговариваешь?

— Я говорю, что погода просто кошмар, как осенью! Слушай, а какое сегодня число?

— Пятнадцатое.

Душ зашумел, обдал счастьем горячей воды, и маму за дверью я уже не расслышала.